Вокруг «Северного потока-2» сломано множество копий, в конфликт задействовано до десятка государств. При этом понятно, что, хоть его противникам и удалось оттянуть ввод газопровода в строй почти на два года (первоначально планировался на конец 2018 года), труба будет достроена.
Почему? Потому что достройка давно стала не только (а возможно, и не столько) экономическим, сколько политическим вопросом. В нынешней ситуации, если газопровод не будет достроен, «Газпром» потеряет вложенные средства, но политически Россия всё равно выиграет.
Новости партнеров
Напомню, что борцам с «российской газовой монополией на европейском рынке» удалось заблокировать строительство «Южного потока» (Болгария отказалась от прокладки трубы по своей территории, когда строительство с российской стороны уже добралось до вод Чёрного моря). В результате всё, что было построено, использовано в проекте «Турецкого потока», который по сути продублировал «Южный» и за присоединение к которому в качестве одного из ответвлений той же Болгарии пришлось бороться.
Если государство принимает политическое решение провести транспортные артерии в обход какой-то территории, то остановить его может только война (причём им проигранная).
Поскольку же войну у России выиграть невозможно (реальна только «ничья», после которой человечество или исчезнет, или вернётся в каменный век), то любой её проект будет доведён до конца. Это лишь вопрос времени и вложенных средств. В случае же с «Северным потоком-2» партнёрами «Газпрома» являются крупнейшие газовые компании ведущих стран ЕС (Италии, Германии, Франции, Австрии). То есть если США удастся заблокировать стройку, то потеряет не только «Газпром» (для которого это будет неприятно, но некритично), потеряют европейские газовики (причём с учётом потери вложенных средств и неполученной выгоды некоторые могут просто разориться). Соответственно блокирование строительства приведёт к дополнительному раздражению европейских элит американцами (а Европа и так уже находится на грани) и появлению у ЕС дополнительной общей проблемы с Россией, которую именно Москва может помочь решить. То есть США придут к тому, чему пытались помешать, — объединению Европы и России на антиамериканской основе.
С точки зрения объёма продаваемого за рубеж газа (следовательно, и поступающих в казну налогов) Россия не проиграет, поскольку в декабре 2019 года планируется ввод в строй газопровода «Сила Сибири» экспортной мощностью 38 млрд куб. м. Кроме того, в данный момент в России действует 3 СПГ-производства суммарной мощностью 27,5 миллиона тонн сжиженного газа в год, экспорт с которых в прошлом году составил 26 млрд куб. м. В 2020 году вводится в строй ещё 2 СПГ-производства суммарной мощностью 20 миллионов тонн.
Это ещё примерно 20 млрд куб. м потенциального экспорта. В 2022 году ожидается ввод в строй следующего СПГ-производства мощностью 18 млн тонн. Не без некоторого напряжения, но с задействованием всех доступных мощностей (включая СПГ-производства) контрактные обязательства «Газпрома» перед странами ЕС могут быть выполнены при отказе от эксплуатации украинской ГТС в условиях невведённого в строй «Северного потока-2». При этом надо иметь в виду, что в случае критически нерешаемой ситуации с «Северным потоком-2» в нынешних условиях можно вернуться к проекту «Южного потока» (бесконечное расширение «Турецкого потока» возможно, но нежелательно, поскольку вновь концентрирует в одних руках значительную долю транзита). Единолично бы «Газпром» ситуацию не вытянул, но при политической поддержке государства справится.
Таким образом, в ближайшей перспективе (2-5 лет) проекты обхода украинской (и польской) территории новыми газопроводами (и новыми вариантами доставки газа) будут завершены. Данный проект имеет явный политический характер. Он нивелирует «санитарный кордон», которым США пытались отделить Россию от Европы. К средине 20-х годов ХХI века мы должны будем увидеть в Восточной Европе совсем иную расстановку сил, связанную с созданием Россией и ЕС новых (прямых, без посредников) коммуникаций друг с другом. Роль Польши, Украины и Прибалтики сводится к нулю, и даже возвращение в США демократов к власти в 2024 году не изменит этой ситуации. Им придётся искать у России иные уязвимости, данный же регион вернётся в состояние геополитической маргинальности (в котором он большую часть своей истории и пребывает).
Но мы знаем, что самые разные западноевропейские сторонники «Северного потока-2», включая федерального канцлера Германии Ангелу Меркель, утверждают, что проект — чистая экономика, и ни о какой политике не может быть речи. Не могут же они врать?
Новости партнеров
В принципе могут, но в данном случае не врут. Вопрос заключается в том, под каким углом зрения вы рассматриваете проблему. Меркель и компания упирают на то, что российский трубопроводный газ покупать выгоднее (стоит дешевле любого другого), а значит, строительство газопроводов в обход ненадёжных партнёров и нестабильных территорий (да ещё и связывающих Германию и Россию напрямую, без жадных транзитёров) — чисто коммерческая сделка. И в этом они правы. Не был бы российский газ столь выгоден для западноевропейской экономики, не стал бы ЕС в целом и Германия в частности входить в политическое противостояние с США.
Но заметьте, даже рассуждая о сугубо экономических проблемах, мы пришли к политике, ибо давление США носит сугубо политический характер, а значит, и ответ на него лежит вне экономической плоскости. Кто бы сомневался, что США задавили бы не только западноевропейских газовиков, но и «Газпром», не получи компании мощную политическую поддержку от своих правительств. Более того, проблемы газового транзита через Украину и Польшу были изначально инспирированы США, не случайно Киев и Варшава выступают в унисон, даже во вред собственным финансово-экономическим интересам.
Можно, конечно, сказать, что интересы Вашингтона носят сугубо экономический характер — он желает выйти на европейский рынок со своим СПГ. Но, во-первых, США не в состоянии закрыть весь объём поставок «Газпрома» даже более дорогим газом (в лучшем случае 30-40%), а во-вторых, после ввода в строй российских СПГ-предприятий российский СПГ, который однозначно дешевле американского, всё равно будет приоритетным для европейских покупателей. То есть в экономическом плане игра давно утратила смысл. Кроме того, использование политического давления для продвижения на рынок неконкурентоспособного продукта (вроде американского СПГ) однозначно переводит проблему в политическую плоскость.
Наконец, изначально проблема поставок российского (а ранее советского) газа в ЕС тревожила США исключительно как политическая, хоть внешне носила чисто экономический характер. Поставки относительно дешёвого газа, во-первых, увеличивали конкурентный потенциал европейской экономики по отношению к американской, во-вторых, создавали условия для развития на базе экономического, политического сотрудничества ЕС с Россией (а ранее с СССР). Для США выход ЕС из состояния младшего партнёра и безоговорочно подчинённого союзника был недопустим, так как подрывал их глобальную военно-политическую гегемонию, обеспечивавшую финансово-экономические интересы американской элиты и внутриполитическую стабильность в США.
Как видим, в любом случае мы вернулись к теснейшему переплетению политических и экономических интересов. Ни одно политическое действие не совершается без экономического обоснования — победа в конфликте должна принести прибыль (хоть это не всегда выходит). Однако в процессе запущенного политического противостояния конкретные сиюминутные экономические выгоды могут быть принесены в жертву стратегической победе, которая должна окупить всё. Так действовали в своё время англичане, которые готовы были десятилетиями терпеть убытки ради военно-политического разгрома своего экономического конкурента (каковой разгром компенсировал победителю все потери и приносил огромную прибыль).
Таким образом, в интересах абсолютной корректности стоит говорить о политико-экономических решениях, в ходе реализации которых на первый план могут выходить то политические, то экономические проблемы и вызовы. Побеждает же тот, кто грамотно балансирует свои политические и экономически интересы, не ущемляя экономику ради «чистой политики», но и не впадая в экономический детерминизм, когда сиюминутная прибыль оказывается важнее обретения стратегических преимуществ.
