Новая религия старой Европы на Венецианском кинофестивале… Cодомия, садизм, некрофилия, геронтофилия…

В Италии на острове Лидо продолжается 70-й Венецианский кинофестиваль.В рамках параллельной программы «Горизонты» прошли премьерные показы фильмов, не объединенных общей темой, но на удивление похожих общей направленностью. Практически все киноленты рассказывают о странных и порой противоестественных связях уже не только гомосексуальных — тут и никрофилия, и геронтофилия, и прочие «филии». И вот напрашивается вопрос: это все случайно или намеренно? Кто диктует тематику на прославленном европейском фестивале? Экспертсчитает все это проявлением того, что западное общество перешло к созданию «нового тоталитарного типа сознания»…

Cейчас ругают Советский Cоюз за его неуемную жажду присутствовать на экране, проявляясь в идеях, словах героев, поступках, ну и вообще за желание всячески формировать положительный образ советского человека (то самое «облико морале»). Жестокая, подавляющая цензура – так называли это либерально настроенные граждане, потому как ненавязчиво рассказывать о собственных ценностях получалось не всегда, точнее — не получалось так, как умеют современные европейские режиссеры. И не только рассказывать, но использовать каждый шанс, каждый фильм, чтобы проповедовать новую религию старой Европы. И как рьяно католики носились со своими крестами, огнем и мечем, неся просвещение, сейчас не менее агрессивно они несут «радужное» знамя. Появляется ощущение, что для того, чтобы отправить свой фильм в кинопрокат, показать на фестивале, да и просто до конца снять, надо, чтобы в сюжете обязательно была хотя бы одна захудалая лесбиянка (лучше, когда весь фильм про однополую любовь, но если не повезло – то с паршивой овцы..). И этот «обязательный герой-гомосексуалист» должен быть положительным. Может быть, есть какая-то примета новая – если в фильме нет гомосексуалиста, то режиссер превращается в соляной столб. Никто не верит, конечно, но рисковать не хочется. Словом, в каждом шедевре ингредиенты одни и те же, хотя используют их с фантазией (здоровой или больной — не нам решать).

Вот, например, английская драма Стивена Фрирза «Филомена»с Джуди Денч в главной роли. Картина повествует о судьбе девушки, отправленной в монастырь за «непристойное» поведение – там же она и рожает сына, злые монахини отбирают ребенка и отдают на усыновление. В основу киноленты легла книга политического журналиста Мартина Сиксмита «Потерянный ребенок Филомены Ли». По сюжету этот самый журналист помогает Филомене отыскать сына. Вот здесь, когда, вроде бы, животрепещущую тему почти обошли – ан, нет – оказывается, что ее сын, хорошо устроившийся в США, стал гомосексуалистом и умер от СПИДа еще до воссоединения с матерью. Героиня Джудит Денч во всем обвиняет «невест Иисуса», а в конце фильма приходит их обличить и простить. Не подтверждает теорию о соляном столбе? Можно сказать «притянуто за уши» – ну, оказался сын геем – с кем не бывает?

Но вот очередной фильм про простых и суровых парней, которые в душе хранят свои светлые секретки, фильм Ксавье Долана «Том на ферме». Итак, здоровая обстановка, свежий воздух, семейная трагедия – умер сын, в гости к фермерской семье едет друг покойного – Том. Конечно, гей. Брат усопшего, сочиняет посмертный панегирик для убитой горем матери, рисует образ добропорядочного сына, придумывает ему девушку, уверяет, что брат собирался завести крепкую, традиционную, фермерскую семью. Естественно, мертвый брат противоречить не станет, а вот его живой бойфренд, ворвавшийся внезапно в их жизни, считает, что врать нехорошо. Потому что Том — он положительный герой, другим ему быть нельзя, а то гомофобия получится. Самое смешное, что брутальный старший брат познает любовь через боль (пытаясь и живого сделать мертвым) и в том же сарае в итоге пляшет страстное танго с гомо-томом (и тут их видит мать). Геями и садизмом не удивишь уже, это в Европе уже законодательно «можно» и формально «нужно», а если будем продолжать брюзжать, так и останемся «медведями в ушанках», «непросвещенными тиранами», «дикарями» и «отсталыми». Но, увы, чем дальше в лес, тем больше дров…

В прямом смысле — дальше в лес ведет нас сюжет фильма «Горизонты». Это фильм режиссера Джеймса Франко (оскаровский номинант, между прочим), и уже само название киноленты бросает вызов «Дитя божье» – ни больше, ни меньше, именно так нарекает режиссер маньяка из леса, который любит мертвых девушек. Критиковать такое из-за боязни быть непонятыми мы не будем, так как велика вероятность стать первыми никрофобами – кто знает, может, лет через десять в Европе появится закон, разрешающий жениться на мертвых девушках, ведь когда-то мужеложство тоже вызывало шок и отторжение, а, оказалось-то, это и не содомия вовсе, а возвышенные отношения, достойные отражения в искусстве. У главного героя, кстати, тоже не одно плотское на уме – со своими девушками он обращается нежно, дарит игрушки, в общем, у них настоящие отношения, а не то, что вы подумали. Но и это тоже.

Что за фильм – сплошная чернуха, лес, маньяк. Читатель заметит, что это же ненормальный человек, ведь надо понимать такие простые вещи, видеть разницу, где про нормальных, где про ненормальных кино, есть же разные жанры, в конце концов, и здесь сняли «мрачняк». И, действительно, не все так плохо – есть на фестивале и добрые фильмы, светлые. Вот, например, романтическая комедия – пишут о ней, что она «выстрелила в десятку и сорвала бурю оваций», – кино про любовь от канадского режиссера Брюса Лабрюса, называется… «Геронтофилия«. Восемнадцатилетний красавчик Лейк работает санитаром в доме престарелых и влюбляется в 82-летнего пациента. Молодой санитар и господин Пибоди отправляются в путешествие по мотелям, где предаются любви.

Неужели немодные нынче разнополые, традиционные браки вообще в кино не показывают, спросите вы? Нет, ответим, конечно, показывают, на Венецианском фестивале как раз прошел показ трогательной истории о семье из трех человек, так что не все так плохо – мама, папа, я. Все как у людей в этом фильме «Жена полицейского» немца Филипа Гренинга. Но, как видите, из-за того, что там нет геев, то и откровенно положительных героев там нет. Вообще, фильм меланхоличный и малособытийный, будто и показывать нечего, но синяки на теле жены красноречиво демонстрируют деструктивные отношения в такой семье. И вот он ее бьет, бьет, бьет, а жизнь идет дальше. А любящая мать в конце фильма купает свою дочку, а потом в шутку, что ли, топит, топит, топит девочку. Потом достает живую, но сразу видно — вот вам и вечные ценности – глядите, что происходит в «полных» семьях-то, у однополых бы такого не произошло, то есть у них бы такое не показали. Представьте только на секундочку, что Филип Гренинг снял точно такой фильм, только не про маму и папу, а про папу и папу? Как бы поднялась общественность? Гомофобия – кричали бы все. А тут нет, не кричат. Все нормально.

Нормой же у немцев становится переворачивать историю и фокусировать внимание зрителей не на 1941 г., к примеру, а сразу на 1946г. Где, вроде как, непонятно, за что угнетенные немцы спасаются от советских солдат, которые жутко выглядят, странно говорят и постоянно преследуют бедных детей, как «орки» населившие их святую землю — «оккупанты», «гонители», в общем — звери. А им противостоят дети, беззащитные и напуганные. Именно такая история разворачивается в картине «Волчата», ее снял Рик Остерман. Действие фильма определено во времени 1946-1947 гг. Бывшая Восточная Пруссия переходит под контроль Польши и СССР, немцы спешно покидают свои дома и бегут от Красной армии на запад. «Волчата» — это и есть те дети, что потеряли родителей, и выполняя наказ взрослых, они стремятся в Литву, подальше от красного востока. Такую фокусировку на немецких детях войны умело используют не в первый раз — недавно подобное было в «Лоре» и «7 дней в мае».

Судить о том, хорошие это фильмы или не очень, будет жюри во главе с председателем Бернардо Бертолуччи. Художественная ценность, как заметил эксперт, журналист Максим Шевченко, есть и в банке колы, что доказал Энди Уорхолл. Нам же интересно, почему если ткнуть пальцем наугад, непременно попадешь в фильм с подобным сюжетом? Эксперт считает, что многие, конечно, просто эксплуатируют «модную» тему, но, с другой стороны, что эта мода говорит о состоянии общества?

Российский журналист Максим Шевченко:

— Для искусства есть разные темы. Допустим, Ларс фон Триер и его «Антихрист» – это великое кино, а фильм про любовь двух содомитов «Горбатая гора» – это чушь полная, промывка мозгов. Фильмы Пазолини при том, что Пазолини был гомосексуалистом, и там эта тема присутствует – высокое искусство. Искусство, в том числе и кино, делится на ширпотреб, который эксплуатирует темы на продажу, и произведения, в которых исследуются глубины и бездны человеческого или сверхчеловеческого. Есть художники, которые исследуют эти грани. Достоевский, например, был исследователем, но такие творцы всегда платят за это своими жизнями, психикой, но их исследования, выраженные в форме художественных произведений, будь то литература или кино, остаются достоянием человечества. Большинство современных деятелей, которые научились хорошо «ляпать» фильмы и правильно их монтировать, овладели всеми навыками создания современного кино, на самом деле, «лепят» на потребу толпы про голубых, про педофилию. Поэтому есть принципиальная разница, и когда они ссылаются на Пазолини или на кого-то еще, то эти ссылки не всегда уместны. Потому что Пазолини рвал себя на куски, на части рвал себя.

Все это современное киноискусство, которое эксплуатирует содомию и извращение во всех формах, делает это мастеровито. Так же как «мастеровита» банка «Кока-колы», которая, как доказал Энди Уорхолл – некий совершенный объект. Но это не искусство вообще. За это нет никакой платы человеческой, любое искусство восходит к архетипу Фауста, по большому счету, это договор с дьяволом, в обмен на который человек познает глубины, высоты и тайны – но платит в конце обязательно.

Но сейчас эти темы встречаются почти в каждом фильме, потому что западное общество перешло к созданию нового тоталитарного типа сознания, это сознание, основанное на грехе, точнее, на том, что нет греха, нет благодати, а есть человек, который является просто частью общества, и это круче, чем было при коммунизме. При коммунизме человеку оставалась внутренняя духовная свобода, при современном либерализме человек просто является частью огромной матрицы, в которой его психические состояния транслируются в социальные связи, и считается, что человек – мера всех вещей, что совершенно не так. И настоящее искусство к этому относится по-другому, а вещь выражается законами, указами и тем, что она просто вещь. Это такое постмодернистское сознание, поэтому современное либеральное общество активно пропагандирует гомосексуализм, извращения, ненормальность как стиль человеческой жизни.

Елена Свитнева