Алексей Чадаев, философ, политтехнолог и соорганизатор российского слёта операторов боевых БПЛА «Дронница», о том, как технологии меняют сознание и станут ли меры противодронной защиты обязательными для бизнеса.
— Технологии, особенно военные, иногда в состоянии поменять общественную формацию. Так, по одной из версий, огнестрельное оружие ускорило кончину феодализма: доспехи рыцарей были неэффективной защитой от пуль простолюдинов, сословное преимущество на поле боя было нивелировано. Может ли такое произойти с беспилотными технологиями?
Новости партнеров
— Ещё в прошлом году я так не думал. Но когда случилась революция FPV и мы увидели, как устройство стоимостью 50 тыс. рублей уничтожает танк стоимостью несколько миллионов долларов, стало похоже, что мы к этому близки. Сейчас на пике разработок создание такого устройства, которое способно самостоятельно находить цель, определять её и атаковать по принципу «выстрелил — и забыл». Это уже тянет на революцию. Потому что системы ПВО, которые считались надёжными и способными контролировать небо, оказываются неэффективными. Здесь начинает играть роль экономика войны. Когда есть тысячи дешёвых устройств, а противоракеты при всей своей скорости и точности очень дороги, можно вывести противовоздушную оборону из строя по принципу DDoS-атаки, просто её перегрузив.
— Не утрачивает ли при этом государство монополию?
— Исторически государство — это институт, созданный в первую очередь для управления войной. Оно проистекает из армии, хотя потом и обросло другими функциями. Поэтому я вижу скорее обратное. Одно из интересных косвенных последствий рывка в военных технологиях — ренессанс государства. Государство, которое превращалось в фикцию, — флаг, гимн, герб, сборная по футболу, выборы, а всё решали какие-то другие парни: транснациональные корпорации, цифровые платформы, масонские ложи, ваххабитские сети… — теперь оно снова нужно, снова на коне. Просто не всё, что сейчас воюет, нормативно оформлено. Мы видим условных чевэкашников, условных хамасовцев, но как по мне — это такое протогосударство.
— Но ваш собственный опыт этому противоречит. В беспилотных технологиях, и в первую очередь в их внедрении, горизонтальная структура оказалась эффективнее…
— Это кажущееся противоречие. Во всяком технологическом рывке государство оказывается в режиме сингулярности, как кошка, выбежавшая на скоростную трассу. Оно не может реагировать быстро. Поэтому организованные сообщества вооружённых мужчин обыгрывают его просто на темпах. Как это случилось в Израиле с ХАМАС.
Развитие БПЛА шло по нескольким векторам. В США этим занимались авиаконструкторы, воспринимавшие аппарат как самолёт, только без человека внутри. В итоге получалась большая, невероятно дорогая и сложная конструкция, напичканная всем, чем только можно. Ну и надо понимать, что чем больше и дороже штука в небе, тем более лакомая это цель для ПВО. В Китае дроны проектировали айтишники. Поэтому китайский дрон — это смартфон, от которого отделили камеру и отправили летать, а всё управление в том же смартфоне. Это лучше, но тоже не идеал. Как ни странно, ближе всего к идеалу оказались бородатые чуваки в тапках со Среднего Востока, которые поняли, что главное, что нужно от дрона, — максимальная дешевизна, способность держать курс и долететь до цели. На этой логике построено всё — от в прямом смысле деревянных самоделок, которыми закидывали наши базы в Сирии, и заканчивая «Шахидами».
— И такого не было, когда в деле были исключительно танки стоимостью миллионы. А когда появились «Мавики» за 100 тыс. рублей, у вооружённых мужчин возникли новые возможности…
Новости партнеров
— На заре эпохи флотов ключевую роль тоже играли частники: торговцы вроде Колумба, пираты вроде Дрейка. А потом государства всё подмяли под себя, и к XIX веку не осталось ни тех ни других. Государство медленнее, но оно берёт мощью и масштабом. И на каком-то этапе военное беспилотие тоже станет исключительно государственной монополией.
— Что концептуально меняют дроны в войне, кроме того что появляется новое средство наблюдения и доставки?
— Ключевым военным новшеством ХХ века были моторы. Моторизация всего дала иной уровень мобильности и изменила картину поля боя. Такая же роль «технологии-переворота» в XXI веке уготована беспилотникам. Ведь дело даже не в дистанционном управлении, а в максимальной автоматизации процессов. Пилот самолёта Второй мировой в бою совершал массу операций, просто чтобы самолёт летел, квадрокоптер всё это делает за нас и в пределе вообще не будет нуждаться в операторе.
С гуманитарной точки зрения дроны уничтожают основной элемент традиционной эстетики войны — героику противостояния. Война становится подобием шахмат. И это очень сложно для нашей военной традиции, в которой преимущество на поле боя рождается доблестью и военным гением.
Отсюда одна из модных тем, в том числе и у серьёзных натовских военных мыслителей, — нелетальное оружие. В широком смысле, включая и «мягкую силу», так любимую политтехнологами. Смысл в том, что на войне нет конфликта «человек ― человек», а есть конфликт «субъект ― субъект». И если один субъект подавил волю другого — убивать совсем не обязательно. Победа не в том, чтобы уничтожить противника физически, а в уничтожении его субъектности. Просто убийство долго оставалось самым эффективным способом, потому что человек был так воспитан, что был готов скорее погибнуть, чем утратить своё «я». Технари упускают эту важную особенность метафизики войны, концентрируясь на задаче физического уничтожения, всегда самой затратной. А речь ведь идёт только об уничтожении во враге врага. Оружие на поле боя является артефактом превосходства. Это очень хорошо понимает Запад, когда он говорит о том, что обладает фазовым превосходством в технологиях: в цифре, беспилотии, обработке данных. Начиная с какого-то момента, который наша военная мысль прохлопала, развитие сместилось с повышения боевой мощи, предел которой был достигнут в атомном оружии, к увеличению точности. Связности, управляемости — общей умности. «Война — это не кто кого перестреляет, а кто кого передумает».
— За полтора года плотной работы по тематике беспилотия были вещи, которые вас удивили?
— Я вроде ко всему привычный, но даже у меня был культурный шок, когда на одном предприятии я зашёл в специальное помещение под названием «комната военпреда», уставленное шкафами с документами, в котором на столе лежал «журнал учёта журналов». Удивительное дело, наша нелюбовь к идее порядка приводит как к его недооценке, так и к вот такой фетишизации. Отсюда стремление действовать не так, как эффективно, а как положено.
С другой стороны, наш ВПК — органическое продолжение нашей культуры. Американцы говорят: если вы хотите создать что-то уникальное — идите к русским. Если вы хотите сделать что-то серийное — никогда к ним не идите. И наша военная мысль всё время бьётся над тем, чтобы создать супероружие, которое всех превзойдёт по характеристикам. Чтоб гордиться. И не важно, что это будет в единственном экземпляре. Отсюда знаменитый мем «аналоговнет».
Новости партнеров
— В этом смысле очень люблю сказ о Левше. Блоху-то он всё-таки сломал — плясать перестала…
— Да. А мне нравится другая история из того же времени. Почти в те же годы, когда происходит действие в «Левше», в городе Лондоне был с визитом государь Николай Павлович. К нему подошёл никому тогда не известный американский полковник Сэмюэл Кольт и показал фокус: разобрал три револьвера, перемешал детали и собрал снова так, что все три работали. То, что Николай не понял этого фокуса, привело к утрате нами статуса великой оружейной державы. Мы проспали идею стандартизации, на этом цивилизационном повороте нас очень круто объехали. И расхлёбываем до сих пор. Как устроено наше отечественное производство беспилотников? Есть 100 500 организаций класса «мужик с паяльником», которые пачками приходят в разные подъезды со своими изделиями, превосходящими «Мавик». А там им задают вопрос: можешь дать партию 10 тыс. штук за 3 месяца и по той же цене, что у китайцев? И на этом всё заканчивается. Существует непонимание, что массовость важнее, чем превосходство в дальности или оптике. И ТЗ часто формулируется соответствующим образом. Известная история с военной связью, когда была поставлена задача создать систему с превосходящими натовские аналоги характеристиками, но при этом чтобы это была их полная копия, включая компоненты и материалы. Разработчики вешались: вам шашечки или ехать? Поэтому так и воюем с «баофенгами».
— И что во всём этом меняет «Дронница»?
— Подходы. Когда прошлой весной мы на общественных началах стали поставлять в войска беспилотники, быстро выяснилось, что 30% из них не переживают первого вылета. То есть увеличивать поставки бессмысленно, пока ими не научатся управлять. Начали разворачивать систему обучения, всё лето катались по ближним тылам, делали курсы молодого бойца по беспилотию для всех родов войск. И вскоре осознали, что рядом с нами работают несколько десятков команд и всё это похоже на школы кунг-фу в Древнем Китае. Информация передаётся изустно от гуру ученикам, стандартов нет, чья школа лучше — тоже никто не знает, потому что никаких соревнований не существует. Поэтому решили создать пространство коммуникации для всех, кто занимается подготовкой. То есть мы решали проблему, о которой говорилось выше применительно к ВПК, — не изобретательства, а тиражирования лучших практик. Когда мы описали компетенции оператора дронов в парадигме WorldSkills, этот навык из священнодействия превратился в профессию. И появилась возможность готовить операторов и, главное, инструкторов. Это был итог прошлогодней «Дронницы».
В 2023 году, как известно, незадолго до форума наши нанесли ракетный удар по аналогичному украинскому мероприятию в Чернигове, а чуть позже дронами был атакован военный аэродром в Сольцах Новгородской области — это в 90 километрах по прямой от места проведения «Дронницы». Поэтому для нас жизненно встал вопрос безопасности. Изучив тактику удара по Сольцам, из подручных средств соорудили собственную систему РЭБ. Обеспечили периметр и даже сами на ней потренировались. Так возникла мысль заняться вопросами противодронной защиты гражданских объектов. Сейчас в Новгороде на базе университета создан научно–производственный центр «Ушкуйник» (так назывались средневековые новгородские речные пираты).
— Чем он будет заниматься?
— Разрабатывать и продвигать способы и стандарты защиты гражданских объектов от беспилотной угрозы. Понятно, что традиционное ПВО здесь почти бессильно, потому что слишком дорого и легко перегружается дешёвыми целями. Нужны новые решения, начиная от «окопного РЭБ» до прикрытия отдельных зданий, учреждений. Помимо собственно технических проблем там большие вопросы с нормативкой — у нас ведь практически никто, кроме соответствующих структур, не имеет права этим заниматься. Для начала нам необходим экспериментальный правовой режим, чтобы законно проводить испытания.
— Можно ли говорить, что в том числе и вашими стараниями противодронная защита объектов в будущем станет такой же обязательной и рутинной вещью, как нормы пожарной безопасности?
— Безусловно. Технологии будут только совершенствоваться, так что эта проблема с нами примерно навсегда. И разработка таких мер, в том числе законодательных, — одна из задач «Ушкуйника».
— Последний вопрос — почему Новгородская область?
— Прагматически — места глухие, есть где полетать. Плюс удобство работы с властью, до которой реально дотянуться, — попробуй получи любое разрешение в большом регионе. Плюс здесь с советских времён сильные профильные производства — радиоэлектроника. И мозги, конечно. Совсем недавно мне показывали одну местную разработку: по сигналу радара она строит практически телевизионную картинку рельефа местности, что позволяет, в частности, летать в условиях вообще никакой видимости — снег, дождь, туман. На выставке «Армия» ничего подобного я не видел.
Вторая причина — идеологическая. На первой «Дроннице» мы летали над Рюриковым городищем, местом, где вообще вся русская государственность начиналась. При выборе серьёзную роль сыграла тема Древней Руси, мифических птиц с новгородских домонгольских росписей: сирин, алконост, гамаюн, история архиепископа Иоанна, который летал на бесе в Иерусалим в XI веке. Кстати, на Украине аналогичная структура называется «армия дронов», что, конечно же, является явным парафразом «армии клонов». Культурная антитеза понятна.
