Глобализация не имеет ничего общего с интересами человечества, а деглобализация – с «промышленной» трансформацией глобализма
Интересные рассуждения и умозаключения охватывают Запад на фоне намечающейся там «смены лошадей (или ослов?) на переправе». Прежде чем обратиться к тому, что пишет один из известных критиков неолиберального глобализма Джоэл Коткин, принадлежащий к консервативному крылу американского университетского истеблишмента, условно говоря, близкий по взглядам к Дональду Трампу, обратимся к итогам вполне себе традиционного глобалистского мероприятия. А именно – к мартовскому саммиту Трехсторонней комиссии в Дели, на котором глобалистская элита приняла решение о коррекции глобализации с переводом ее из финансового инфляционного в промышленный дефляционный формат. Грубо говоря, о том, чтобы финансовые пузыри, старт которым дала рейганомика, заменить ускоренным развитием промышленности. С одной стороны, тому «виной» фактический переход промышленности в третий мир, именно на этом вырос в свое время Китай, а сейчас растет Индия. Экологические императивы, ставшие следствием глобалистских амбиций по сокращению численности населения и внедрению цифрового концлагеря, здорово проредили западную промышленность, которая переехала прочь из «родной гавани», став инструментом подъема стран, которые теперь Западом рассматриваются как противники. Результат известен – Восток начинает серьезно опережать Запад по части высоких технологий.
Оказалось, что фундаментальная наука без производственной базы не работает и по объективным причинам, и по субъективным. Капитал стремится туда, где прибыль, а прибыль характеризуется не только объемом продаж, но и масштабом издержек, которые на Востоке не в пример ниже. Первым из крупных политиков это ухватил именно Трамп, призвавший промышленность репатриироваться из Китая обратно в США, да не тут-то было. Тогда, на волне украинского кризиса и вводимых против России санкций, в Вашингтоне попытались захапать европейскую промышленность. И кое в чем преуспели. Теперь вот в Китай зачастили «тузы» глобализма. О чем они там договариваются или, точнее, пытаются договориться?
Новости партнеров
Если отбросить эмоции, то рациональный мотив один. Провозгласив новую, «делийскую» модель «инклюзивной» капиталистической глобализации, глобалистские элиты пытаются совратить Китай, встроив его в «промышленную» мировую систему таким образом, чтобы сохранить над ней контроль. Величие достижений Китая в социально-экономическом развитии они готовы признать в обмен на отказ от китайских устремлений к новому, справедливому миропорядку. Пока ничего не получается, ибо Пекин очень хорошо понимает, что Западу верить нельзя. Даже пытаясь договориться, западные элиты одновременно раскручивают против Китая его известного оппонента Индию, и параллельно с экономической интеграцией в Запад стараются вовлечь ее в антикитайскую «Индо-Тихоокеанскую» стратегию.
С другой стороны, с утратой монополии технологического лидерства начали деградировать западные города-мегаполисы, на которые делали ставку прежние модели «супер» или «гипер» глобализма. Напомним, что конечной целью глобализации еще недавно виделось разделение мира на «глобальный город» и «глобальную деревню». Первый представлялся сетью наброшенных на планету мегаполисов-агломераций численностью не более двух-трех сотен – соединенных первоклассными коммуникациями оазисов «продвинутости» и прогресса, под которые изобретались социальные спецконцепции, вроде «креативного класса» Ричарда Флориды. Что касается «деревни», то ее должна была составить основная масса территорий между агломерациями, постепенно, за счет внедрения «зеленых» технологий, освобождающаяся от промышленности и превращающаяся в зону регресса и архаики. И в «буфер» безопасности «города». В наиболее «продвинутых» концепциях, вроде «управления хаосом», под этот проект создавались целые think tanks, вроде Института проблем Сложности в Санта-Фе, разрабатывались инструменты контроля над такими территориями Западом с помощью междоусобных войн, продовольственного кризиса и т.д. «Великая перезагрузка» Клауса Шваба с разделением человечества, по Герберту Уэллсу, на «элоев и морлоков» — богатых долгожителей и нищих «короткоживущих», которые долгожителей безропотно обслуживают, ни на что не претендуя, на уровне коллективных социальных инстинктов, — это именно об этом. И что начинает из этого выходить? «Коллективный Детройт» с его кладбищем былого индустриального величия? Модель упадка лишенных драйва городов, превращающихся в «городскую деревню» — зону перманентного экономического и социального кризиса?
Отсюда вторая часть швабовских построений – «пятнадцатиминутные города». Поделить мегаполисы на зоны, где все, что необходимо для повседневного существования находится в шаговой доступности, разрешив выход за пределы зон по пропускам, количество которых крайне ограничено. Деградирующее население, не имеющее образования и работы, содержится за счет копеечного «базового дохода» или натурального директивного распределения социальных норм «белковой» пищи из червей и кузнечиков и сутками напролет дуется в компьютерные игры, ибо больше заняться в «пятнадцатиминутных» резервациях все равно нечем. Отсюда концепция «прекариата» Гая Стэндинга – массовая замена пролетариата традиционной промышленной эпохи деклассированными элементами с помощью роботизации. Шутки шутками, но еще до ковида та же Трехсторонняя комиссия и Бильдерберг на своих закрытых для общественности заседаниях, судя по опубликованной повестке, тему «прекариата» обсуждали вполне плотно (пример — заседание 2016 г. в Дрездене). Уже приходилось приводить эту непревзойденную по цинизму и откровенности цитату Джона Рокфеллера II, который в заочной полемике с В.И. Лениным заявил: «Если идеи становятся материальной силой, овладевая массами, то задача состоит в том, чтобы создать массы, неспособные к восприятию никаких идей». Ничего не напоминает?
Теперь к Дж. Коткину, опубликовавшему в британской Spiked статью с характерным заголовком «Почему глобализм провалился». В принципе все перечисленные тенденции он ухватывает, обращая особое внимание на то, что за последние два десятилетия с 56% до 44% упал удельный вес стран «Большой семерки» в экономике. И произошло это на фоне впечатляющего роста Китая, который сегодня один (!) производит промышленных товаров столько, сколько США, Япония и Германия вместе взятые. То же самое происходит в сфере идеологии. Нигилизм глобалистского Запада по отношению к традиционным ценностям бумерангом врезал по лояльности западного же населения. Дж. Коткин ставит Западу такой говорящий диагноз:
«Глобалисты смотрят на западную культуру исключительно сквозь призму жестокости, несправедливости и вреда для окружающей среды. Это подорвало традиционные ценности, такие как патриотизм, особенно среди молодежи и самой образованной прослойки. Меньше трети американцев в возрасте от 18 до 29 лет считают, что историей их страны «можно гордиться». Воинственное отношение глобалистских элит к расе, полу и климату подрывает доверие к ним в большей части земного шара. Даже большинство американцев не поддерживают расовые квоты и операции по смене пола для детей или считают, что Америка — воплощение зла. Неудивительно, что доверие к ключевым глобалистским институтам — государственной бюрократии, СМИ, образовательным учреждениям, а также корпоративным гигантам — падает во всем мире. Свыше трех пятых американцев не доверяют федеральному правительству, отмечает Институт Гэллапа».
Отвечая на вопрос, вынесенный в заголовок своего материала, Дж. Коткин утверждает:
«В свое время самоуверенные глобалисты упустили из виду три важнейших вопроса: непреложную важность материальной сферы, решающую роль демографических перемен и, наконец, важность культуры».
Новости партнеров
И вот здесь важно подчеркнуть, что критикуя нынешнюю версию глобализма, авторитетный и без сомнения честный ученый остается в плену собственных извращенных представлений о глобализме. Глобалисты эти сферы отнюдь не упустили, а в полном соответствии с методологией оккультной эзотерики, раскрывающей происхождение глобалистских «инноваций», сознательно перевернули их с ног на голову, предложив считать перевернутое толкование новой нормой или «нормальностью». Это неважно, что страны, вырывающиеся вперед в глобальной конкуренции, критикуют «углеродный империализм» Запада и развивают традиционные источники энергии. Зато они признают навязанную в климатическом вопросе извращенную систему ценностей, которая заключается в «нулевой углеродности» или «углеродной нейтральности», подгоняя свою политику под эти бездоказательные догмы. Пример Китая, который да, отодвигает процесс сокращения «под ноль» своих выбросов, прикрываясь необходимостью «догнать» Запад, который-де загрязнял столетиями, а теперь сам и должен подавать пример экологической чистоты. Однако в мозгах природа и промышленность уже экзистенциально противопоставлены друг другу, и это ограничивает свободу выбора, катастрофически влияя на его рационализм.
То же и с демографией. Апология сокращения численности населения, возобладавшая не только на Западе, но и в том же Китае, где отмена принципа «одна семья – один ребенок», проводившегося в жизнь закрытыми договоренностями с рокфеллеровскими центрами, так и не восстанавливает прирост численности. А без него начинается старение нации. Что касается культурной стороны вопроса, то здесь вообще комментарии излишни. Даже такой апологет глобализма как Збигнев Бжезинский еще четверть века назад сетовал на узость и примитивизм американской «масс-культуры».
Провозглашая промышленно-дефляционный разворот от финансового капитализма времен безраздельного американского доминирования, глобалисты отнюдь не расписываются в собственном фиаско, а напротив, продолжают игру. Мы видим на собственном примере, как у нас в России «подвинулось» общественное сознание на этих западных «фишках», вроде климата, планирования семьи и контркультурных трендов, несовместимых даже со светской классикой, не говоря уж о православных корнях и ценностях, от которых напрочь отвернута значительная часть «продвинутой» молодежи. Даже в условиях СВО и даже на официальном государственном уровне разрыва с этими псевдоценностями не происходит, а та же цифровизация – усиливается, причем в рамках прежней, либеральной, полностью дискредитировавшей себя экономической модели. Она уже продемонстрировала неспособность к установлению социальной справедливости, и без смены модели ведет и будет вести к деградации. Даже такие лучшие умы современного Запада, как Дж. Коткин, видят противоречия окружающей действительности, но не понимают их рукотворной природы. Не осознают, что демографические перемены с их преимуществами новых центров в США перед традиционными, способствуют отнюдь не деглобализации. А являются инструментами самого глобализма.
Не говоря уж о Европе, где эти тенденции укореняются десятилетиями. Случайно ли и у нас в России, как по команде (впрочем, почему «как»?) мигрантская проблема уверенно продвигается в топы общественной повестки, провоцируя социальную и даже политическую нестабильность? Что уж говорить о климате? Ведь в этом вопросе доказательное научное мировоззрение, однозначно отрицающее ответственность человечества за климатические изменения, которые имеют сугубо естественную природу, похоже окончательно уступило место идеологизированным завываниям на тему возврата в «экологически чистый» каменный век.
Еще в XIX веке Карл Маркс предупреждал, что олигархия никогда не увековечивает себя иначе, чем жонглированием властью с ее передачей из одной руки в другую и обратно. Вскоре выяснилось, что именно эта классовая константа находится в основе западных двухпартийных систем, которые в условиях глобализации стремительно экстраполируются на глобальный уровень. Переход от «финансового капитализма» к «промышленному» потому и провозглашен Трехсторонней комиссией, что является продолжением политики глобализма. И направлен на использование наиболее деструктивных тенденций для реализации фундаментальных целей западных концептуальных элит в новых исторических условиях. К сожалению, апелляция к «экономической глобализации», которая стала расхожим местом уже и на Востоке, напрочь отвергает такую перспективу. Видя задачей перехват управления системой глобальных институтов или, по крайней мере, установления в них паритета между Западом и Востоком, они не учитывают, что выиграть игру «по правилам» у хозяев этих правил попросту невозможно.
Отсюда во многом извращенные толкования многополярности как некоего «содружества» различных центров (китайская концепция «сообщества единой судьбы человечества»). Между тем, тот же Ленин объяснял, что любое объединение обязательно требует превентивного размежевания. И размежеваться с современным глобализмом в любом его виде, финансовом или промышленном, – не только политический, но и нравственный, ценностный императив самого выживания человеческой цивилизации в ее современном виде.
В свое время Мортон Каплан, формулируя типологию мировых систем, написал о системе «единичного вето». Мир ней поделен между несколькими центрами, каждый из которых (внимание, это главная мысль!) по уровню своего экономического и технологического развития и военной мощи в состоянии успешно противостоять не только любому другому, но и коалиции всех таких центров вместе. Это и есть подлинная многополярность, требующая не глобальной системы институтов, у которых обязательно, непременно окажется «главный хозяин». А совокупности таких систем с собственными валютными, торговыми и финансовыми составляющими. Никакая иная реальная, а не декларативная, на публику, многополярность в современном мире невозможна. И уж в чем следует согласиться с Дж. Коткиным, так это в том, что именно украинский кризис обозначил Рубикон этого выбора, с которым никак не хочет смириться так называемая «прогрессивная» либерально-глобалистская общественность.
Автор — доктор политических наук, действительный член Академии геополитических проблем
