Проблемы первых дней мобилизации оказались в свете внимания Совбеза. Президент посвятил своё выступление этой теме. Значит, проблема достаточно остра, чтобы привлечь внимание высшей власти и заставить её оперативно прореагировать.
Первые десять дней мобилизации разделили информационное сообщество на две антагонистические группы. Одна традиционно требует «не мешать военным воевать», заявляя, что даже если будут призывать 90-летних стариков, то «военкомы лучше знают» кому и на каких костылях сподручнее в атаку ходить. Другая твердит о разгильдяйстве, головотяпстве и чуть ли не предательстве в системе Минобороны и призывает снести головы всем без разбора и назначить, наконец, руководить спецоперацией, мобилизацией и прочими важными вещами святые эльфийские кадры, которых, как известно, в стране пруд пруди, их просто почему-то во власть не пускают.
Новости партнеров
Обе крайности, как любые крайности, плохи. Военные, как люди любой профессии, не могут быть вне критики. Поскольку же готовность армии проявляется на войне, а война — критическое испытание для всего государства, то и все незамеченные, непонятые, нерешённые проблемы во время войны проявляются в полной мере, привлекают повышенное внимание общественности и вызывают наиболее резкую реакцию.
Когда нас плохо обслужат в магазине у нас испортится настроение, если в банке работают неквалифицированные кадры, у нас могут пропасть деньги. Но на войне речь идёт о жизни и смерти как тысяч людей, так и всего государства. Здесь ошибки граничат с преступлениями. Потому что военком, призывающий полуслепого инвалида с онкологией, не укрепляет армию, а ослабляет её. Подразделение или часть, в которой окажется такой инвалид, потеряет значительную часть боеспособности, потому что вынуждено будет тратить часть своего ресурса на то, чтобы не дать ему погибнуть.
Подразделение, в котором окажется астматик, потеряет в мобильности на поле боя (его же не бросишь). Рота, которой поставят командовать пожилого капитана, лет тридцать пять — сорок назад, получившего звание на военной кафедре и пару раз повышенного в звании в запасе, который на деле ни разу не то что никем не командовал — автомат в руках не держал, с большой долей вероятности если не погибнет в первом же бою, то понесёт существенные потери.
Сама армия является не толпой вооружённых патриотов, а тонко настроенной системой, все части которой должны работать абсолютно слаженно. Если отдельные части начинают сбоить, потому что их укомплектовали кем попало, по принципу «и так сойдёт», проблемы возникают у всего организма. Если таких проблемных частей оказывается много, организм начинает функционировать через силу, а то и вовсе прекращает работать.
Следовательно, вскрывать и исправлять даже мелкие и отдельные недостатки — не удар в спину героической армии, а её самая что ни на есть патриотическая поддержка.
Только делать это надо без излишней истерики и не прибегая с целью хайпа (чтобы побольше людей прочло и посильнее был общественный резонанс) к глобальным политическим обобщениям и громким обвинениям. Систему на ходу не ломают, даже исправлять отдельные её очевидные огрехи надо крайне осторожно, потому что лучше плохая, но работающая система, чем никакой. Генерал, подвергающийся травле в прессе потому, что кому-то не понравилось, как он командует, лучше командовать не станет. А вот приказы его будут выполняться хуже. Подчинённые же прочтут, что, по мнению властителей дум он некомпетентен, так зачем его слушать. Но армия, в которой выполняются глупые приказы, победит скорее, чем армия, в которой каждый сам решает, какой приказ надо выполнять, а какой нет.
В общем, противостоящим информационным лагерям стоит выйти из окопов и внимательно выслушать другую сторону, поскольку и одни и другие высказывают вполне дельные мысли. Если их усилия объединить, то изжить недостатки, мешающие нам жить будет в разы, если не на порядок проще.
Новости партнеров
Вот, например, когда военкомов критикуют за то, что они призывают вне пределов возрастных и иных ограничений, завяленных президентом и министром обороны. Сторонники теории святой и безгрешной армии заявляют, что у них есть инструкция, кого и как призывать, есть закон о мобилизации, а сказанные по телевизору слова к делу не пришьёшь. Поэтому, мол, нечего к служивым людям приставать. Оппоненты возражают, что военком — человек, а не робот и обязан в каждом случае разбираться досконально.
И одни и другие правы. Можно ли их общую правоту соединить во что-то конструктивное? С моей точки зрения, можно.
Действительно, указы президента в военкоматы не рассылают, а уж его интервью военком имеет право и вовсе не читать. Военком действует согласно инструкции, которую было обязано выработать соответствующее управление Минобороны и спустить в военкоматы. В инструкции необходимо было жёстко указать, какие возрастные группы призываются и какие требования к мобилизуемым выдвигаются (наличие боевого опыта, здоровье и т.д.). И кого ни в коем случае призывать нельзя, а кого можно, но в исключительных случаях и какой случай является исключительным (например, если офицером с плохим здоровьем планируется заместить должность начальника продовольственного склада в глубоком тылу, чтобы высвободить здорового тыловика для комплектации службы тыла фронтовой части).
Люди правильно пишут, что за тридцать-сорок лет, прошедшие у многих с момента последнего свидания с военкоматом здоровье не улучшается. И конечно, хоть обо всех изменениях в своей биографии человек должен лично информировать военкомат, но кто в нормальной жизни этим особенно заморачивается? Обычно люди забывают о военкомате сразу после возвращения со срочной службы, кроме тех, кому не повезло попасть на военные сборы (которые и при СССР-то проводились редко и не для всех, а уж после его распада и вовсе практически вышли из употребления).
Зададимся вопросом: армии нужны здоровые бойцы или инвалидная команда? По-моему, ответ очевиден. Думаю, что военное ведомство бы не облезло, если бы организовало для всех мобилизованных при военкоматах медкомиссию. Бывает, ведь и так, что человек сам не знает о наличии у него хронического заболевания. В обычной жизни оно может никак особенно не проявляться, а в экстремальных фронтовых условиях немедленно даст о себе знать, и армия начнёт нести потери заболевшими, которые, кстати, мало того, что части своей ничем не помогут, так ещё и места в госпиталях займут и силы медиков отвлекут на себя, от раненых.
В СССР каждые полгода призывалась примерно четверть более, чем двухмиллионной армии. То есть никак не меньше трёхсот тысяч человек. И все проходили медкомиссию и всех успевали призвать.
Так вот, если не ломать копья о том, кто патриотичнее: караул-патриоты или карауль-патриоты, а вместе стараться расшивать узкие места, не стесняться подсказывать военному ведомству, где и как можно улучшить ситуацию (Набиуллиной же никто не стесняется подсказывать, как Центробанком управлять), то и проблемы будут решаться быстрее и эффективнее, а в результате будет лучше и всем нам, и армии, и стране. В конце концов, подсказка не унижение. Не захочет Минобороны воспользоваться или по каким-то причинам не сможет, так оно и не воспользуется. Но о народной пословице, гласящей, что одна голова – хорошо, но две лучше, забывать не стоит.
Вчера на Совбезе президент в очередной раз повторил критерии мобилизации и заявил, что им надо неукоснительно следовать, даже обязал генерального прокурора взять процесс под неусыпный контроль и назначить в призывные комиссии при военкоматах прокуроров. До этого контроль над мобилизацией уже был возложен на глав регионов. Но я не слышал, чтобы военное ведомство обязали, наконец, в самые сжатые сроки (три дня) разработать инструкцию для военкоматов о том, кого можно, а кого нельзя призывать по мобилизации. То есть, прокуроры, как до этого военкомы должны будут руководствоваться устными заявлениями президента, если, конечно, Генпрокуратура не озаботится разработкой для них собственной инструкции.
Новости партнеров
Между тем заявление Путина было сделано уже не по телевизору, а на заседании Совбеза. То есть, его слова должны быть внесены в протокол. А значит, аппарат Совбеза, который в любом случае должен выпустить документ по итогам рассмотрения вопроса и разослать его в соответствующие ведомства, вполне может включить туда пункт примерно такого содержания:
«Впредь, до выработки Министерством обороны инструкции о порядке проведения мобилизации считать таковой следующее разъяснение президента, сделанное в ходе заседания Совбеза и внесённое в протокол заседания (далее по тексту). Просим Министерство обороны в срочном порядке (в течение 24 часов с момента получения) довести данное требование до всех военных комиссариатов и отметить необходимость его неукоснительного соблюдения».
И всё, после этого, даже если Минобороны так и не выработает инструкцию, у военкомов будет документ, чётко регламентирующий их действия. Более того, последующая инструкция Минобороны не сможет отклониться от указаний президента, данных на Совбезе и официально зафиксированных. Кроме того, такой документ необходимо будет официально опубликовать, чтобы не только ведомство, но и общественность чётко знали свои права и обязанности. Ничего секретного в такой инструкции быть не может. Кого и как призывать, писали в газетах и в 1914 году, и в 1941 году.
Главное же, чего можно добиться таким образом — падения напряжённости, вызванного отдельными орехами в проведении мобилизации (которые уже вызвали волну слухов и дополнены откровенными фейками, распространяемыми украинскими и американскими пропагандистскими ресурсами) и роста общественного доверия к государственным институтам. Доверие никогда не бывает лишним. Тем более в кризисные моменты, когда психика как отдельного индивида, так и всего общества испытывает сильное давление и с удвоенной силой требует чётких и ясных правил.
Ещё раз подчеркну, что консолидация и поддержка не означает, что надо бездумно хвалить всё исходящее сверху. Консолидация общества и поддержка им власти означают тяжёлую совместную работу над постоянным улучшением ситуации. Любая, даже идеально сделанная работа, может быть выполнена ещё лучше.
Власти необходима опора на общество, а опереться можно только на то, что под тобой не прогибается, не расползается в стороны. И доверие — дорога с двусторонним движением: общество верит той власти, которая верит обществу.
