Прагматичные основания для войны в Украине
Война — это страшно. В тонкостях мы обычно предпочитаем не разбираться, занимая позицию ситуативного обывателя, обеспокоенного разве что своим личным спокойствием. А предельно важно, кто именно клянет этой фразой убийства и кровь. Житель ли прифронтовой деревеньки в Донбассе с восьмилетним страхом на плечах. Киевский политик, не желающий мира с русским соседом. Московский интеллигент «за мир во всем мире любой ценой». Или русский солдат, в очередной раз беспрекословно исполняющий приказы.
Мы привычно закрываем глаза на тысячи мирных, но далеких иракцев или йеменцев, погибающих прямо в этот момент от авиаударов арабской и западной коалиций. Но публично страдаем за ужасы благочестивых французов, встретивших исламского радикала в Париже после бомбежек Ливии. Мы сами выдавливали из памяти постоянные смерти на Донбассе, буквально расчеловечивали жителей этой части Украины, рискнувших встать на «неправильный путь развития». Умничали, осуждая сепаратизм, такой «разный» в Каталонии, Косове или Чечне. Вроде бы важно не запутаться, но никак не выходит, если рационально делить людей на лишних и достойных жизни.
Новости партнеров
Не может быть стыда за российское государство, отстаивающее свои безопасность и суверенитет, но главное — экзистенциальное право на существование решительными и предельно жесткими методами. Но и радость от войны в Украине неестественна. И не только потому, что гибнут русские люди по обе стороны фронта. Но и потому, что приперли к стенке, «не оставили иных вариантов» и заставляют бить первыми. Мы платим самую высокую цену, забирая актив, который больше никому на Западе не нужен. Конструируя моральную правоту для тех, кто является истинным виновником кровопролития между братскими народами.
Нельзя забывать, что эта война стала следствием многих лет геополитических и наших внутренних поражений — ведь в сложившейся ситуации виноват не только или не столько Ленин, но и глупость советских лидеров времен Беловежья, и бесхребетная «газовая» дипломатия, и непрофессиональная политика на пространстве СНГ. И Майдан в 2014 году, несмотря на «печеньки Нуланд», мы проспали и допустили. И в одесской Хатыни есть толика нашей вины. Мы обязательно накажем виновных, но и с себя не снимаем ответственности.
Вот только интересная казуистика: можно признавать ошибки большой империи по отношению к обезумевшим соседям, как цивилизаторам, которые упустили возможность вовремя умиротворить дикарей. Но каяться нам за их пещерный национализм, за тридцатилетие ползучей антироссийской политики, за готовность стать орудием в руках наших врагов как-то дико. Нам не нравится решение оставить огрызок Донбасса под постоянным огнем на многие годы. Но не видеть постоянные жертвы среди мирного населения ЛДНР, чтобы теперь внезапно обнаружить войну в другой части когда-то единой Украины, лицемерно.
Похожая реверсивная логика прекрасно работает в другом, более широком кейсе данного кризиса, с политиками, «которым можно». В общении с западными экспертами или военными мы регулярно слышали признание неправоты за расширение НАТО на восток после развала СССР. Это вовсе не уникальная точка зрения для их экспертного сообщества. Но по-тихому признавая ошибку, никто не стремится откатывать военную инфраструктуру от границ России. Никому не приходит в голову каяться за милитаризацию Восточной Европы еще в те годы, когда в Москве хотели дружить и едва сами не просились в НАТО. Наши оппоненты искали любые способы сохранить сложившийся статус-кво, хотя понимают, что воспользовались нашей слабостью. И продолжают накачивать оружием новые государства на наших границах. Это не оправдание — это факты.
Каяться — это вообще не про Запад. Это больше наше, русское. На Западе учат быстро и эффективно решать проблемы с собственной безопасностью, если на границах неспокойно. Так как это было на Кубе, в Панаме, Никарагуа, Гаити, Доминикане, Гренаде. И даже не только на своих границах: в Ираке, Афганистане, Ливии, Йемене, Пакистане, Камеруне, Корее, Либерии, Югославии, Вьетнаме. И это не оправдание — это факты.
Дипломатический тупик
Жестокие санкции, обрыв переговоров по стратегической безопасности, частичная изоляция, единение западного лагеря, шокированные европейские партнеры, остановка сертификации «Северного потока — 2», разрыв бизнес-связей, санкции против крупнейших государственных банков — вряд ли такого результата мы ждали от начавшихся в прошлом году широких переговоров России и Запада. Сам факт диалога после многих лет взаимных обид и санкций казались прорывом. А на жесточайший, казалось бы, ультиматум Москвы были получены обнадеживающие сигналы о готовности к компромиссам. Пространство для торга казалось огромным, и мы на страницах журнала «Эксперт» его рисовали в самых богатых подробностях, подразумевая, что любой худой мир всегда лучше хорошей войны.
Новости партнеров
Почему мы так стремительно добрались до наихудшего из возможных сценариев, хотя уже факт признания ЛДНР и отказа от Минских соглашений казался радикальным, уязвимым решением, пусть эмоционально понятным и давно ожидаемым? Таким был изначальный план или допустимый? Мог ли Кремль поверить, что его ультиматум вообще будет принят пакетом и он получит больше, чем получил на переговорах? Не готовился ли сразу к повышению ставок? А если игра продолжается, то каким будет новое предложение по большому контуру стратегической безопасности? Эта широкая картина переговорного замысла остается для нас по-прежнему скрытой.
Тем не менее мы постараемся объяснить логику перехода к военным действиям, опираясь на два связанных сюжета — дипломатический и военно-стратегический. И если первый хорошо раскладывается на ясные кейсы для обывательской логики, то второй понять гражданскому человеку, а тем более городскому среднему классу, молодым и креативным людям, интеллигенции и правозащитникам очень трудно.
Но контуры безопасности страны, такой большой и сложной, как Россия, определяют люди военные. У нас генералы отдают приказы дипломатам, а не наоборот. Владимир Путин, как человек военный, наверняка действует в той же логике. Собственно, он говорит об этом публично и ничего не скрывает, тогда как обывателю кажутся все разговоры о защите страны пустыми отговорками. «Зачем Путин делает это» — этот вопрос уже без малого двадцать лет часто остается без ответа.
В дипломатическом контуре с декабря прошлого года все развивалось в традиционном, предсказуемом для специалистов ключе. Стороны обменялись верительными грамотами и требованиями, обрисовали круг вопросов и постепенно стали двигаться навстречу. Судя по заявлениям Москвы, она вообще планировала оставить вопрос Донбасса и Минских соглашений в стороне, пытаясь объяснить западным партнерам принципиальную обеспокоенность за собственную безопасность. Тогда как США и НАТО уводили разговор в сторону украинского тупика, пытаясь сохранить статус-кво ценою мелких уступок. Пытаясь выиграть время — не месяцы, а годы.
В дальнейшей логике предсказывалась постоянная эскалация сторон в том числе с использованием военно-силовых аргументов в виде учений и запусков ракет с целью выйти на новое пространство для торга. По-видимому, на этом этапе и случился обрыв переговорного процесса с уходом в эскалацию. В серьезность намерений России отстаивать делом свои аргументы не поверили, аргументы о ядерном потенциале отбросили. Вместо этого Запад начал кампанию информационной демонизации Москвы, сливая данные о возможном вторжении в Украину. Это был выход на предельную провокацию, и не ответить на такой вызов Россия уже не могла — в противном случае мотивационная часть требований о зонах стратегической безопасности была бы утеряна опять же на многие годы.
Это был выбор из исключительно плохих сценариев. «Все, что происходит, — вынужденная мера. Нам просто не оставили шансов поступить иначе, — говорит Владимир Путин. — Удивлен, почему за рубежом ни на миллиметр не сдвинули свои позиции в переговорах с РФ по евробезопасности».
Пространство для торга оказалось иллюзорным. С нами не хотели обсуждать красные линии и конструкт стратегической обороны, разве что разрешить «наблюдать» за развертыванием сил НАТО на востоке Европы. Отказались останавливать строительство военной инфраструктуры в Грузии и в Украине — более того, показательно приблизили решение вопроса по их членству в Альянсе.
Тупик обновился и в процессе новых обсуждений Минских соглашений. Киев все эти годы публично отказывался их реализовывать. В свете новых переговоров с Западом была надежда, что Европа и США надавят на украинские власти, чтобы те перешли к обсуждению мира в Донбассе, даже на платформе условного Минска-3. Это было возможно и выгодно всем сторонам переговоров.
Новости партнеров
Но Вашингтон не счел необходимым даже задуматься об этом. И теперь, кажется, с удовольствием избавляется от этого актива иным способом, оставляя за собой не мир, а войну, как это происходило практически всегда в истории американской дипломатии.
О ценности подлетных минут
Звучит и такой вопрос. Если можно было предсказать, что Запад и Украина не сдвинут свои позиции ни по одному спорному моменту, нужно ли было выходить на переговоры и эскалировать ситуацию до полномасштабной войны? Оставались бы с замороженным, но обстреливаемым Донбассом, как терпели плохо скрытую войну предыдущие восемь лет. Смотрели бы со стороны на борьбу США и Китая, пытаясь потихоньку развиваться в обозначенных партнерами границах. Наблюдали бы еще, возможно, десятилетия, как выстраивается военная инфраструктура НАТО на наших границах. Зато главное — «хоть бы не было войны».
Владимир Путин дал на это четкий ответ: нет, больше ждать и терпеть было нельзя. Время для обороны, отступления и дипломатического затягивания исчерпано.
Военно-политическое руководство страны мыслит базовыми категориями защиты территории, границ и суверенитета. В этом подходе нет места рассуждениям о том, нападут ли на нас или нет, когда нападут, с какой стороны и какими силами. История в целом показывает, что Россия как единое и независимое государство всегда оказывалась в прицеле иных держав. Это объясняется гигантскими владениями, длинной границей, огромными запасами ресурсов, неуступчивостью населения, силой русской цивилизации. Ничего не изменилось ни в постсоветском, ни в постглобальном мире.
С нами не стали дружить, когда мы были слабы после поражения в холодной войне. Предпочитали отдавать технологии уже поднимающемуся Китаю, но только не демократически расхлестанной прозападными элитами России. Сильная Россия — угроза для Запада. Слабая Россия должна оставаться слабой и ограничиться поставкой ресурсов для развитых рынков. Все это кому-то кажется набором пропагандистских лозунгов. Но и это не оправдание — это факты, уже зафиксированные историей.
Вот почему для руководства страны речь идет об экзистенциальном вопросе существования страны в целом. И, с его точки зрения, мировой стратегический баланс критически сдвинулся к черте, за которой обеспечивать оборону России стало бы проблематично. Попробуем объяснить просто: концепция ядерного паритета строится на возможности нанести первый упреждающий удар как ядерными, так и обычными вооружениями. Удар должен быть таким, чтобы противник не смог ответить либо ответные потери были бы относительно приемлемыми. Поэтому такое значение приобретают место запуска ракет, дальность их действия, скорость, возможность маневрировать в воздухе и обходить систему ПВО. Чем ближе ракеты противника к границам страны, тем больше вероятность нанести исключительный разрушительный удар по противнику.
И в то время как Соединенные Штаты окружены морем с незначительным числом российских ядерных подлодок и практически контролируемой Южной Америкой, России приходится иметь дело с гигантским пространством Евразии, где ядерный потенциал имеют несколько держав. А противостоящий нам Североатлантический альянс регулярно укрепляет как оборонительные, так и наступательные вооружения, постепенно ослабляя наш ядерный щит и провоцируя затратную гонку вооружений.
Есть множество нюансов, договоров и ограничений, но военно-стратегические принципы понятны: любое продвижение ракетной инфраструктуры (в том числе неядерной) к границам России снижает вероятность адекватного ядерного удара и разрушает силовой паритет. Сегодня вычислительные упражнения в отношении подлетного времени почему-то кажутся архаичными, а в вероятность ядерной войны никто не верит. Напомним, что получение исключительного превосходства в ядерных наступательных вооружениях не означает автоматически войну на уничтожение, но приводит к продавливанию геополитических и экономических выгод. Страшно представить мир, где, например, Соединенные Штаты или Китай получат такое преимущество.
А ведь Карибский кризис был связан именно с вопросами подлетного времени ядерных ракет, размещенных Советским Союзом и Соединенными Штатами на Кубе и в Турции, напоминает Валерий Фадеев, председатель Совета при президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека. Теперь проблема снова актуальна: «Сейчас подлетное время ядерного оружия со стороны США составляет 30 минут, и все боевые системы России и США заточены именно под эти 30 минут. На этом держится вся система мировой безопасности. В случае же размещения ракет на Украине подлетное время составит уже четыре-пять минут, а значит, все наши ядерные силы будут подавлены. Ни одна ракета просто не успеет подняться».
И может так оказаться, что в случае гипотетического обмена ударами, американская сторона потеряет уже не 100‒200 миллионов человек, что очевидно неприемлемо, а, например, порядка 10 миллионов, что в экстренной ситуации может быть рассмотрено как приемлемый урон. «То есть размещение ядерного оружия на территории Украины принципиально разрушает систему равновесия», — констатирует Валерий Фадеев.
Важность украинского плацдарма
Неудивительно, что именно регулярные намеки украинской стороны (а не только Владимира Зеленского в Мюнхене) на желание обратить вспять Будапештский меморандум и получить доступ к ядерному оружию российская сторона воспринимает очень серьезно. А усиление поставок вооружений со стороны стран НАТО и размещение на территории Украины советнического аппарата, как считают опрошенные нами эксперты, стало для Москвы последней каплей.
Во-первых, как заметил Станислав Иванов, ведущий научный сотрудник Центра международной безопасности ИМЭМО РАН, Украина представляет собой «российское подбрюшье», из которого быстрее всего можно достигнуть его «сердца». Поэтому постепенное размещение на этом пространстве инфраструктуры НАТО рассматривалось в Москве как особенно чувствительный удар по ее стратегическим интересам.
«Если бы на территории Украины стали размещаться ракеты НАТО, России пришлось бы создавать новые системы ПРО, спутниковые системы, то есть принципиально новые виды оборонительного оружия. Или размещать ракеты вблизи американских границ, но такую гонку вооружения мы бы не выдержали», — считает Станислав Иванов.
С этим согласен Василий Кашин, директор Центра комплексных европейских и международных исследований НИУ ВШЭ: «Россию сильно беспокоило то, что НАТО активно развивало военную инфраструктуру, например, ремонтируя аэродромы, военно-морские порты. При необходимости их можно было быстро использовать, задействуя уже имеющуюся там материальную базу».
При этом различного рода намеки, которые поступали со стороны украинских официальных лиц относительно желания вернуть себе ядерное окружение, по мнению Василия Кашина, чисто технически могли быть реализованы: «У Украины есть остатки ракетной промышленности. У нее есть уран. Есть кадры в ядерной промышленности. И если представить себе, что в стране появилось бы эффективное правительство, то, сконцентрировавшись, они могли бы сделать эту работу».
Наконец, еще большее значение имеет то, что чисто географически Украина хорошо подходит для размещения различных ракетных вооружений (в том числе несущих на себе ядерные заряды), а с другой — прекрасно «окучивает» воды Черного моря.
Дмитрий Евстафьев, профессор НИУ ВШЭ, напоминает, что с точки зрения размещения ядерного вооружения та же Прибалтика, которая уже входит в НАТО, куда менее подходящая территория по сравнению с Украиной.
«Прибалтика очень маленькая. Она хорошо просматривается и простреливается насквозь. Там теннисный мячик так просто не пролетит. А вот Украина ввиду своих размеров позволяет размещать у себя самые разные силы и средства, просматривать и контролировать которые очень трудно. А само ее расположение по отношению к Черному морю превращает Украину в фокус притяжения всех — и НАТО, и британцев, и турок», — уверяет эксперт.
Сумма этих факторов, считают эксперты, и определила стратегическую важность украинского нейтралитета. И потенциальную угрозу российской безопасности. «Я считаю, что мы сели в предпоследний вагон возможности решить украинский вопрос относительно малой кровью. Еще год нам все равно пришлось бы решать, и кровь была бы на территории России. Что было бы, если бы украинцам удалось зачистить народные республики? Мы получили бы Организацию освобождения Палестины и в перспективе Ясира Арафата на нашей же территории», — резюмирует Дмитрий Евстафьев.
К слову, западные специалисты также отмечают, что с 2020 года Украину постепенно начали накачивать вооружением и военной инфраструктурой. В частности, за перевооружение и обучение украинской армии отвечала Турция, которая также привезла с собой «Байрактары». Решался болезненный вопрос с производством снарядов, обновлением техники. В стране появилось значительно больше натовских инструкторов, учебных баз. Мы не можем утверждать, что Украина вынашивала конкретные планы силой вернуть Донбасс, однако приготовления к этому шли. И затягивания реализации Минских соглашений ничего хорошего миру не обещали. Россия, потеряв все гарантии мирного разрешения конфликта, ударила первой.
Суть военной операции
Действия российских войск с точки зрения военного искусства оцениваются предельно эффективно, отмечают эксперты. Никаких загадок: классическая высокотехнологичная наступательная операция с тактикой, которую не раз применяли западные коалиции. Ночью 24 февраля была проведена серия ракетных и авиаударов по военной инфраструктуре Украины: узлам ПВО, управления и связи, оружейным складам, ВМФ, аэродромам. Это позволило быстро завоевать господство в воздухе и начать сухопутное наступление и десантирование.
Сразу отметим важнейшую составляющую: дистанционные удары не наносились по жилым районам и даже по военным частям. В дальнейшем вся операция будет нацелена на минимизацию жертв среди украинцев, хотя без них не обойдется. Это, в свою очередь, снижает темпы продвижения и сужает тактический горизонт работы российских войск.
Вторая фаза подразумевала активизацию старого фронта в ЛДНР без особого продвижения и попыток прорвать глубокую оборону. Здесь силами республиканских корпусов была связана сражением основная боеспособная часть украинской армии, бронетехника и артиллерия, чтобы не дать возможность поддержать иные открывшиеся фронты.
Сразу с нескольких сторон в Украину зашли российские части, в ряде точек проведено десантирование. Задача номер один — выход к Киеву с разных направлений. Лучше всего вышло со стороны Белоруссии, где остались после учений части армии России. На севере от Киева на военном аэродроме в Гостомеле высадился десант и удерживал территорию под ударами украинских войск до прибытия механизированных колонн. К вечеру пятницы на северо-западе от Киева укрепился российский плацдарм, готовый начать штурм украинской столицы.
Задача номер два — стремительный маневренный вход российских войск в других частях Украины, обход узлов сопротивления и крупных городов с перспективой долгосрочной обороны. Особенно успешным оказался прорыв на южном фасе со стороны Крыма. Здесь российская группировка быстро вышла к Херсону, имея оперативный простор для движения на запад к Приднестровью, на север к Киеву, на восток к Мелитополю, далее к Мариуполю и Запорожью.
Украинская армия осталась частично боеспособной, хоть и потеряла контроль над воздухом. Основные бои развернулись на подготовленных оборонительных рубежах — в Харькове, Мариуполе, Сумах, Херсоне. Готовятся к оборонительным боям укрепленные районы в Одессе, Днепропетровске, Полтаве.
Вряд ли был расчет на блицкриг при условии ограниченных ударов по скоплениям военной силы. Операция скорее направлена на относительно быстрый захват Киева, смену руководства страны, развал обороны и впоследствии ограниченный контроль территории вне городов. Это могло позволить избежать партизанской войны, столкновений с гражданским ополчением, необходимости добивать регулярные армейские части.
На конец пятницы этот план не был реализован. Публичные заявления Владимира Зеленского о мирных переговорах Москва не принимает, но готова «отправить для переговоров с украинской стороной по нейтральному статусу Украины» делегацию в Минск, где белорусский президент Александр Лукашенко уже выразил желание стать посредником. Вот только речь, по-видимому, идет о принятии капитуляции и замене нынешнего политического руководства.
Ранее в Кремле и МИДе четко обозначили параметры окончания военной операции: прекращение сопротивления, «демилитаризация» и «денацификация» Украины, снятие вопросов о статусе Крыма и Донбасса с повестки, наказание ответственных за развязывание гражданской войны в Донбассе, за преступления в одесском Доме профсоюзов и на Майдане, зафиксированный нейтральный статус Украины, надо понимать, также отказ от военного сотрудничества с ЕС, США и НАТО.
Эти крайне жесткие требования для любого украинского политика могут стать совсем неприемлемыми, если расценивать угрозы Владимира Путина «декоммунизировать» Украину как намерение разделить государство на отдельные территории по историческому принципу в рамках конфедерации или просто самостоятельных образований. Сейчас мы зашли так далеко, что иной вариант, кроме окончательного закрытия украинской угрозы для российской безопасности, будет не понят. А его решение зашито в языковом и национальном вопросах, разрешить которые украинцы за 30 лет сами так и не смогли.
На повестке дня к началу выходных остаются принципиальные вопросы, на которые вообще невозможно и страшно искать ответы. Как выходить из ситуации, если капитуляции не будет, война затянется, начнется партизанщина и масштабное гражданское сопротивление? Каким образом будет пересобрано украинское государство (или государства?), в котором размежевание между пророссийскими и проукраинскими гражданами только усилится, а ненависть к России зальет традиционные 70% «хатаскрайщиков»? Кто заплатит за восстановление страны и возьмет на себя ее финансирование в условиях полного размежевание с Западом? Тем более учитывая гигантский долг перед МВФ — мы откажемся платить и обрушим отношения с этим институтом или возьмем на себя этот вопрос? Где найти новые украинские элиты, ориентированные на Россию, которые при этом виделись бы населению хоть сколько-нибудь легитимными? Не начнется ли череда бунтов и революций, теперь под соусом борьбы с российскими оккупантами? И это только начало внутриукраинской неопределенности.
«Берите власть в свои руки. Похоже, нам с вами будет легче договориться, чем с этой шайкой наркоманов и неонацистов, которая засела в Киеве и взяла в заложники весь украинский народ» — так вечером в пятницу Владимир Путин обратился к украинским военным. Вариант с переходом власти к военным видится вполне приемлемым и эффективным с точки зрения прекращения конфликта, наведения порядка и конструирования переходного периода к новому формату этих территорий.
Платформа нового мира
Что касается общей геополитической ситуации, здесь тоже много неопределенности и панических настроений. И все же можно подбить промежуточный результат и с рациональной точки зрения обновить картину мира. Завершается эпоха неудачных попыток России и ее элит встроиться хоть тушкой хоть чучелом в западный мир на основаниях равноправного и взаимоуважительного партнерства. Это не изоляция и не железный занавес, но закрепление переходных правил нового мирового порядка к многополярной конкуренции и конфронтации, что в целом дает как больший набор рисков, так и больше возможностей.
Экономическая и технологическая платформа страны будет пересмотрена, сама концепция развития России претерпит изменения, ускорив процессы, которые шли под санкционным давлением последние годы, но и затормозив ряд перспектив. Новые санкции не смертельны для страны, что показывает наш анализ в следующих статьях этого номера. Более того, у всевозможных рестрикций в отношении России есть естественные ограничения, обоснованные правилами глобализированной мировой экономики и мировым энергетическим и в целом ресурсным кризисом.
Уже первая реакция мира на украинские события показывают, что никакой тотальной изоляции не предвидится — и речь идет не только о странах-изгоях, поддержавших Москву в пику Вашингтону. Осторожничают развивающиеся рынки. Отмалчивается Индия, Ближний Восток, Африка. На постсоветском пространстве шокированы, но вряд ли будут формировать антироссийскую риторику. Показательно тепло и содержательно прошли в разгар сражений встречи Владимира Путина с президентом Азербайджана и премьером Пакистана. Китай отказался считать российскую операцию нелегитимной и витиевато обозначил намерение развивать сотрудничество. И опять же показательно снял все ограничения на импорт пшеницы из России.
Не стоит раньше времени обозначать тупик в отношениях с Западом. Слитая им Украина очевидно не являлась принципиальным форпостом. США решили задачу идеологической консолидации европейского и англосаксонского лагерей. Восстановилась общая архитектура безопасности и экономического взаимодействия, в том числе по энергетическому рынку.
В то же время по имиджу Джо Байдена нанесен сильный удар: второй после падения Кабула пораженческий кейс ослабляет его позиции перед выборами в Конгресс. Никакие санкции и угрозы не снимут это ощущение; более того, он войдет в историю как президент, вернувший американцам настоящий, а не медийный страх русской угрозы, тогда как на повестке остается китайский вызов.
Возможности воевать на оба фронта у США больше нет. И здесь кроется перспектива выхода на новый переговорный плацдарм с Россией. Перед Вашингтоном по-прежнему стоит задача не допустить сваливания Москвы в объятия КНР с перспективой объединения военного и технологического потенциала. Вопросы стратегической безопасности и сфер влияния в мире остаются нерешенными. Россия высокой ценой доказала решимость отстаивать свои суверенные интересы. Возможно, теперь ее предложения по формированию более безопасного мира будут услышаны лучше.
