Владимир Путин на вопрос о том, уйдет ли он из политики после 2024 года, заявил, что об этом пока рано говорить, ведь «впереди еще пять лет напряженной работы» и вообще ему еще есть чем заняться. Тем не менее в течение этих пяти лет напряженной работы должны произойти кардинальные изменения в политической системе – так называемый транзит власти. И своим заявлением Владимир Путин как бы поставил его под вопрос – может, и о транзите рано заговорили?
Эксперты давно отмечают, что одной из желательных опций при переходе системы власти хотели бы видеть сохранение Владимира Путина в политике, например, в виде некоего «третейского судьи», который по старой памяти занимается донастройкой режима, выстроенного под его руководством.
Новости партнеров
Тем не менее и эта опция под вопросом. Пока же выделяют три наиболее возможные формы перехода:
- Госсовет
- премьер-президент
- Союзное государство.
Каждый вариант требует серьезных конституционных преобразований, но и под каждый из них власти уже подготовили какую-то основу.
Вместе с этим идут споры о том – на что будет опираться режим? Политические телеграм-каналы рассыпаются в версиях, среди которых можно выделить две основные – это либо усиление силовиков как основной опоры и государства в целом, и режима в частности, либо измененная версия «Единой России». Тут же вспоминаются заявления и Владимира Путина о том, что чиновники должны с уважением относиться к гражданам, и недавние изыскания Дмитрия Медведева в публицистике – что нужно искоренять из партии чванство и хамство.
Таким образом, Владимир Путин своим ответом скорее лишь отодвинул предполагаемую границу старта политического транзита – считалось, что это может быть середина-конец 2020 года, однако теперь и эта граница оказывается под вопросом. О том, чего ожидать от власти в транзитный период и кто станет столпом режима, а кто – лишь инструментом возведения новой конструкции – рассказал директор Центра политологических исследований Финансового университета Павел Салин.
– Можно ли говорить, исходя из ответа Владимира Путина, что в планах по политическому транзиту что-то пошло не так?
– Я бы не делал столь далеко идущих выводов. Ситуация типична уже года два, то есть задают вопрос – а что будет после Путина? А он не желает отвечать на этот вопрос. Данная ситуация демонстрирует, что в элитах получает распространенность точка зрения – «а что будет после Путина?». Это, конечно, президенту не нравится, но говорить о том, что такие вопросы были признаком того, что что-то идет не так – это слишком категоричные выводы. Просто Кремлю не нравится сама постановка вопроса.
– И такими ответами он не дает элитам расслабиться?
Новости партнеров
– Да, сила нынешней власти всегда была в том, что элиты в принципе понимали курс, которым идет власть, он был предсказуем и их устраивал. Но что касалось частностей – была полная неопределенность, это позволяло держать элиты в напряженном состоянии и поддерживать их лояльность. Сейчас наблюдается то же самое – есть желание в первую очередь не допустить того, чтобы элиты подстраивались под стратегию «что будет после Путина», хотя бы не выстраивали свою стратегию под эту максиму. Но это власти не удается. Плюс, стоит задача держать элиты в напряжении с тем, чтобы они все-таки воспринимали Кремль как единственный субъект. То есть с одной стороны быть предсказуемым (установка такая: если вы лояльны, более-менее эффективны, то вас не тронут), но при этом не раскрывать карты, что ожидается в ближайшее время, в том числе и с точки зрения транзита власти.
Отсюда и слухи, которые не без участия Кремля вбрасывались, и в то же время полное молчание Кремля по поводу деталей.
– Каждый раз перечисляют основные варианты транзита – но какой вариант предпочтительнее для Кремля?
– Эти основные варианты консенсусно в элите присутствуют год-полтора, другое дело, что все варианты подразумевают существенно разную тактику, и одновременно ко всем трем вариантам нельзя готовиться. Можно более-менее подготовиться к тому, когда именно один из этих вариантов будет реализован – но здесь тоже неопределенность – есть консенсус, что в следующем году начнется реализация, но опять же, кто знает?
– И нет предпосылок, к чему больше будут склоняться башни Кремля?
– В том-то и дело, что предпосылок нет, потому что подготовка проведена в принципе ко всем трем вариантам – и поправки в Конституцию разработаны сразу по нескольким вариантам, и с точки зрения кадров подготовка к каждому варианту. И просчитать, какой из этих вариантов основной, в какое время начнется – невозможно. Это и создает как раз подвешенную ситуацию.
– Есть версия, что решение будет приниматься с оглядкой на линию Трамп-Байден. Если говорить шире – насколько влиятельны вообще факторы извне?
– От внешних факторов, конечно, тоже будет многое зависеть. Да, будут смотреть, какой курс в США, но с точки зрения влияния американского фактора власть уже сделала вывод, что США враждебны и будут враждебны. Поэтому в стратегию уже заложен риск, что Штаты будут постоянно негативным фактором, который к тому же, вне зависимости от президента и отношений с этим президентом, будет пытаться повлиять на транзит власти внутри России негативным для российской власти образом.
Новости партнеров
Поэтому с этой точки зрения гораздо большее значение будет иметь опыт казахстанского транзита, за которым сейчас пристально наблюдают – но не в качестве ориентации того, какую Казахстан будет позицию в отношении России занимать, а именно с точки зрения учета опыта тех рисков, которые есть.
– Почему?
– Ситуация считается в Кремле модельной – в Казахстане ярко выраженный персоналистский режим, и Кремль понимает, что основной вызов персоналистскому режиму – это когда персона начинает менять свое место в системе органов власти. Это как раз то, что сейчас происходит в Казахстане.
– На что может опираться измененная политическая система? Силовики? «Единая Россия»?
– Одна из основных проблем власти и сейчас, и в условиях активной фазы транзита заключается в том, что кардинально уменьшилось число бенефициаров политического режима. Даже не столько с точки зрения фамилий, сколько с точки зрения социальных групп. Это основная проблема режима. И сейчас это порождает его неустойчивость и с точки зрения транзита.
Раньше число бенефициаров было гораздо больше, а Кремль сам последовательно исключал различные группы элиты из числа этих бенефициаров – и всю региональную элиту, и гражданскую бюрократию, когда дал волю силовикам и курсу на репрессии а-ля «1937 год в более гуманном варианте».
Поэтому сейчас к числу бенефициаров режима можно отнести только небольшую группу гражданских из числа ближайшего окружения Владимира Путина, условно говоря, кооператив «Озеро» – это 5-10, максимум 20 фамилий с клиентелой. Это бенефициары режима, которые понимают, что в случае изменения они проигрывают. Плюс силовая корпорация, которая с точки зрения корпоративных интересов понимает, что нынешняя ситуация для нее тоже максимально комфортная и выигрышная за все 20 лет, что существует нынешний политический режим.
А все остальные группы – гражданские бюрократии, региональные бюрократии, бизнес (за исключением этих 10-20 фамилий) – они все постепенно перестали быть бенефициарами политического режима, и на их лояльность с точки зрения пряника Кремль уже рассчитывать не может.
– А как же «партия власти»? Зря Медведев пытается искоренить «чванство и хамство» рядах?
– «Единая Россия» же не является институтом, она не является какой-то монолитной структурой. Например, спецслужбы контролируют несколько кланов, армию контролирует один игрок, а «Единая Россия» с этой точки зрения аморфна – она пластична и подстраивается под нужды власти, пока власть является субъектом. Поэтому говорить о «Единой России» как о какой-то опоре власти вряд ли можно, это скорее инструмент власти.
«Единая Россия» – более аморфное образование, не обладающее субъектностью и не обладающее цельностью. Нельзя ее рассматривать как политическую единицу.
– А как «политический ноль»?
– Ну, это уже ваши выводы, конечно, но я бы сказал, что это слишком аморфная единица, чтобы ее можно было рассматривать в качестве субъекта или объекта политической реальности при транзите.
