Во ВЦИОМ объяснили причины исторического снижения рейтинга Владимира Путина. По словам главы исследовательского центра Валерия Федорова, дело в том, что россияне не верят в завтрашний день. Соотечественники просто перестали верить в то, что жить станет лучше.
«Это значит: когда начнут расти наши доходы? По данным статистиков, — им, правда, сегодня немногие верят — последние пять лет наши доходы не растут», — сказал он во время передачи Hard Day’s Night на телеканале «Дождь».
Новости партнеров
Фёдоров признал, что именно пенсионная «реформа» перечеркнула все надежды граждан на завтрашний день — на высокие зарплаты, хорошую медицину, образование и социальное обеспечение.
«Нам показали — нет, в будущем мы просто будем больше работать за те же деньги», — пояснил глава ВЦИОМ.
Ранее исследовательский центр обновил рейтинг доверия политикам, который еженедельно показывает, насколько сильно граждане доверяют и наоборот не доверяют тем или иным лицам, участвующим в политической жизни страны. Так, середина мая ознаменовала падение рейтинга президента Владимира Путина до исторического минимума за 13 лет. ВЦИОМ показывает динамику за год: если до пенсионной «реформы» в мае 2018 года показатель был равен 47,4%, то уже через месяц — в конце июня — он упал до 37,9%. Сейчас падение усилилось — до 31,7%.
Вместе с президентом поползли вниз рейтинги и других первых лиц – Дмитрия Медведева (12,5% в мае 2018 года, 7,6% в мае 2019), Сергея Шойгу (20,8% против 14,8% соответственно) и даже Сергея Лаврова (16,6% против 13%). Рейтинг лидера КПРФ Геннадия Зюганова, напротив, хоть незначительно, но вырос (4,9% и 5,5%).
Вместе с этим у обозначенных политиков вырос обратный рейтинг – недоверия (у Зюганова соответственно наоборот он снизился). Особенно заметно после пенсионной «реформы» это стало у премьера: 17,9% в конце мая 2018 года и уже через месяц 26,4%. В конце мая 2019 года — 23,4%.
Кажется, что респонденты все еще отделяют президента от правительства по принципу «царя и бояр», но причина такой социологии в другом – просто люди уже не хотят жить по-старому, но еще не могут как-то политически сплоченно действовать. Об этом рассказал социолог, публицист Борис Кагарлицкий.
— Какие выводы можно сделать из этой социологии?
Новости партнеров
— Мы видим, что лишь подтверждается та динамика, которую наблюдали уже на протяжении всего времени после пенсионной «реформы». И на самом-то деле власти искренне думают, что это либо какой-то временный крен, колебание, которое можно преодолеть, либо это результат конкретно пенсионной «реформы». А на самом деле это не так — в стране уже на протяжении 10 лет накапливается раздражение и усталость от существующей власти, включающей и президента. Просто в течение какого-то времени этот процесс был заторможен.
Это похоже на то, как снежная лавина накапливается сначала в виде навеса, а потом уже из-за какого-то камушка сходит. И можно думать, что если больше не кидаться камнями, то лавин не будет, но беда в том, что это уже необратимый процесс, и причины его надо искать не в пенсионной «реформе», а в том, что происходило в течение последних 10 лет до нее.
— То есть ситуация начала меняться еще на рубеже 2008 года?
— Да, но общество все еще было отравлено травмой 90-х и настолько боялось любых перемен, что исходило тогда из принципа — любая действующая власть хороша хотя бы тем, что ее можно не менять. А сейчас складывается ситуация, когда люди приходят к обратному выводу — в соответствии со знаменитой формулой «лучше ужасный конец, чем ужас без конца».
Соответственно, вся парадигма общественного отношения изменилась — сейчас мы видим совершенно другой тип социального мышления.
— При этом рейтинг недоверия Дмитрия Медведева вырос значительно сильнее, чем, например, у Владимира Путина. Значит ли это, что граждане все еще отделяют «хорошего царя» от «плохих бояр»?
— Тема про то, что люди верят в «хорошего царя» и «плохих бояр», существует в сознании идеологов и комментаторов, потому что доверие к Путину определялось не к Путину как человеку, а просто уважением к институту президентства. Я все время подчеркиваю, что рейтинг Путина — это не оценка Путина как правителя, как политика и даже как человека — это лишь выражение того, что люди считают себя гражданами России.
До тех пор, пока вы считаете, что государство в целом более-менее заслуживает лояльности, вы выражаете эту лояльность через положительную оценку президентства. А социологи не разделили президента и президентство. Поэтому казалось, что у Путина высокие рейтинги, но на самом деле это рейтинги просто у российского государства, опять же по принципу — «а другого у нас все равно нет».
Новости партнеров
Поэтому сейчас уже недоверие к институтам государства начинается. И опять-таки отсюда страдает рейтинг Путина, потому что его начинают воспринимать не как воплощение института, а как человека, который в какой-то степени присвоил себе институциональное право говорить от нашего имени, а с другой стороны — выражает некую политику, которая в конце концов подрывает доверие к самим институтам, от имени которых он говорит.
— А что касается Медведева?
— А он всегда был непопулярен — тут ничего нового нет. Медведев — это фигура, которая всегда вызывала раздражение, с первого дня своего присутствия еще на посту президента, поэтому мы видим продолжение той же самой инерции.
— Может ли это недоверие (или снижение доверия) перейти в иное качество — с отдельных политиков или институтов на политический строй в целом?
— Социология вообще отстает от реального общественного сознания. По крайней мере, социология количественная. Потому что текущее состояние общественного сознания можно выявлять лишь качественными методами, которые опять-таки в достаточно больших масштабах неприменимы.
Строго говоря, количественные показатели — это всегда показатели того, что было вчера. Причем они отражают не только состояние вчерашнего общественного мнения, но и состояние сознания социологов, которые задавали вопрос. Поэтому мы видим большое отставание, но, на мой взгляд, проблема сейчас не в том, как люди относятся к власти, а в том, на что они готовы пойти, на что они не готовы пойти, как они оценивают себя и как они оценивают других людей вокруг себя.
И вот здесь, мне кажется, главный ресурс стабильности для власти, потому что российские силы по-прежнему представляют собой массу беспомощных, разобщенных и растерянных людей, на этом держалась путинская стабильность. А поскольку единственным более-менее консолидированным элементом в стране была олигархия, то как только олигархи смогли договориться между собой и оформить этот консенсус, все, вроде бы, стало стабильно и спокойно.
Сейчас консенсуса наверху уже нет, но проблема не в этом, а в том, что низы уже, может быть, не хотят жить по-старому, но не могут действовать. То есть, вроде бы, согласно известной теории классика, все признаки «революционной ситуации» налицо, кроме одного — нет способности к действию со стороны граждан России. Поэтому мы можем предполагать, что либо люди могут перейти в некое качественное состояние, когда они начнут действовать самостоятельно, либо все события будут развиваться по принципу верхушечной драки, которая рано или поздно все равно начнется.
— А протесты, например, в Екатеринбурге — это не признак того, что люди начинают как-то сами действовать?
— Я думаю, что да, но опять-таки пока это соответствует тому прогнозу, который и я, и мои коллеги делали года два назад, когда говорили, что власть на следующей стадии кризиса столкнется с нарастанием точечных протестов. То есть много протестов, не сливающихся в единое общероссийское и тем более политическое движение. Причем, как ни парадоксально с управленческой точки зрения, для власти это хуже. Потому что когда у них есть один большой вызов, одна проблема, вокруг которой все строится, то власть может ей более-менее противодействовать или ее как-то решать централизованно.
А когда у вас десятки, а потом сотни, может быть, тысячи частных случаев, на каждый из которых нужно искать отдельное решение, то это приводит фактически к параличу системы. И это с точки зрения деструктивности значительно хуже, чем просто массовый народный вызов.
Но именно в этом и проблема позитива — мы же ставим вопрос не о том, что может развалить государство, а о том, что сможет его преобразовать. Поэтому просто радоваться тому, что власти не справляются с вызовами, я думаю, было бы несколько наивно. Как раз задача исторически состоит в том, чтобы в обществе нашлись силы, которые смогут от точечного протеста перейти к организованной борьбе за социальные преобразования. Вот этого пока нет.
Другой вопрос — может быть, это начнет происходить после региональных выборов осенью 2019 года, потому что на этих выборах, возможно, появятся точки политической консолидации на местах, а дальше они уже между собой смогут начать договариваться.
