«Перерождались» не только компартии. Происходили изменения в сторону радикализации и в самих национальных движениях. Из их руководства вытеснялись сделавшие свое дело «мавры», которые не всегда, видимо, осознанно готовили почву для выхода на политическую сцену радикальных националистов и сепаратистов. Так произошло, например, с некоторыми создателями и главными идеологами «Саюдиса», которые были выдавлены из него радикалами во главе с В. Ландсбергисом. Лидер Народного фронта Д. Иванс тоже впоследствии жаловался, что власть в республике захватили безответственные и неумные люди[27].
Новости партнеров
Одним из ключевых моментов тактики независимцев явилась пропаганда идеи экономической самостоятельности республик. Эта идея выразилась в разработке эстонскими экономистами в 1988 г. Программы республиканского хозрасчета (IME; дословно «чудо»), которая преподносилась как прогрессивная модель реформирования экономических отношений, действенное средство обеспечения Эстонии процветания. Эта концепция вышла за пределы Эстонии и стала преподноситься как новейшее слово в отечественной экономической мысли.
Суть идеи «республиканского хозрасчета» состояла в том, чтобы переподчинить значительную часть союзных предприятий республиканским властям, а остальные поставить в двойное подчинение, резко сократить отчисления республик в союзный бюджет, дать право республикам самостоятельно вести внешнеэкономические операции; радикальные интерпретации такого «хозрасчета» предусматривали также учреждение таможенных границ с другими республиками СССР, введение собственных денежных единиц и т.п.[28]
Идеологическое обоснование «республиканского хозрасчета» включало ряд посылов: республики являются теми территориями, где живут люди, обеспечивается их существование, размещены производства; республики – это территории расселения конкретных этносов, а /454/ последние должны быть предметом первоочередной заботы государства; общесоюзное государство — лишь совокупность республик. Поэтому республики и должны быть главными распорядителями собственности, организаторами экономической деятельности[29]. Проводилась также мысль, что именно союзные республики, но не «просто территории» (то есть края и области РСФСР) могут претендовать на такой экономический статус, поскольку в республиках происходит этнокультурное воспроизводство целых народов, в то время как в краях и областях располагаются только части одного — русского — этноса.
К пропаганде «республиканского хозрасчета» подключились и некоторые московские ученые. Например, О.И. Шкаратан и Л.С. Перепелкин всерьез утверждали, что этносы являются — ни много ни мало — субъектами экономических отношений и поэтому последние должны строиться по этническому принципу, в виде «этнических экономик»[30].
Высказывались и критические соображения в отношении IME[31]. Отмечалось, что субъектами товарно-денежных, рыночных отношений могут быть только непосредственные товаропроизводители и потребители, но не административные территории и не институты власти, что истинный смысл «республиканского хозрасчета» состоит не в реформировании экономических отношений как таковых, а в перераспределении функций административного управления экономикой, иными словами — контроля над общегосударственной собственностью, ресурсами, налоговыми поступлениями, доходами от внешнеэкономической деятельности и т. д. Для критики были все основания. Так, авторы литовского варианта «хозрасчета» К. Антанавичус и Г. Вагнорюс провозглашали полную самостоятельность предприятий[32]. Но К. Прунскене, главный экономический идеолог «Саюдиса», утверждала, что этого делать нельзя, поскольку не предприятия, а республиканские власти выражают интересы людей[33]. Э. Сависаар, комментируя IME, писал, что договорные цены между предприятиями должны утверждаться «договорами на государственном уровне»[34]. И при всем при том апологеты «республиканского хозрасчета» заявляли, что усматривать в нем политические и изоляционистские цели — это «пещерные аргументы»[35].
В кулуарных дискуссиях эстонские ученые признавали, что их IME — это вовсе не «самохозяйствование», а «экономический суверенитет» — шаг на пути к суверенитету политическому. Это совершенно явственно вытекало и из публичных выступлений идеологов прибалтийских национальных движений. Так, руководство Народного фронта Эстонии провозглашало, что предпосылкой республиканского хозрасчета должен быть экономический и политический суверенитет республик[36]. И. Тооме говорил, что коренная перестройка экономики должна заключаться, в частности, в суверенитете республик. Бразаускас высказывал такую же /455/ мысль, но употреблял термин «экономический суверенитет»[37]. Эстонский экономист академик М. Бронштейн, поначалу выступавший против абсолютизации республиканского суверенитета[38], затем стал говорить, что сначала придется разойтись и поделить имущество, а уж затем заниматься новой интеграцией[39].
Одновременно развивалась тема приоритета в республиках прав «коренных наций». При этом весьма своеобразно обыгрывалась проблема соотношения этих прав с правами этнических меньшинств. В рамках всего СССР первые объявлялись меньшинствами и поэтому нуждавшимися в особой защите и особых привилегиях. Были даже взяты на вооружение высказывания Ленина об оправданности «оборонительного национализма». Доцент Вильнюсского университета Ю. Каросас утверждал: «Малая нация националистична, она стремится к политическому самоопределению, так как для нее нет другого способа сохранить себя»[40]. М. Лауристин, одна из главных идеологов эстонского национального движения, заявляла: «Нужна национальная государственность, как защитная оболочка для развития наций, особенно (курсив мой. — С.Ч.) если говорить о жизни народа в рамках Союза»[41].
Новости партнеров
Подобные требования основывались на том, что прибалтийские этносы находятся на грани исчезновения. Сколько-нибудь строгими демографическими аргументами подобные утверждения не сопровождались. Просто объявлялось, что народы страны подвергались целенаправленной, активной и эффективной русификации. Р. Озолас, видный активист «Саюдиса», говорил даже о том, что литовский народ приближается к «зоне абсолютной мутагенности»[42]. Впрочем, один «объективный» аргумент все же выдвигался. Я. Петерс обусловливал приближающуюся гибель латышского народа тем обстоятельством, что он мог превратиться в Латвии в этническое меньшинство[43]. В основе подобных заявлений лежали представления о том, что народ-этнос может нормально существовать при условии его численного доминирования и что этот народ должен доминировать политически в пределах «своей» территории. В Латвии и Эстонии занимались подсчетами, какова должна быть максимальная доля «русскоязычного» населения, чтобы не создавалась угроза для «коренных» этносов. Остальных следовало каким-то образом убрать из республики, на что и были нацелены разрабатывавшиеся проекты законов о гражданстве[44]. В Литве эта тема была менее актуальна по причине значительного преобладания литовцев в населении республики.
В то же время был выдвинут «демократический» принцип преимущества для большинства[45], то есть для «коренных» народов в своих республиках по отношению к этническим меньшинствам этих республик: демократическая норма, таким образом, была превращена в обоснование этнического неравноправия. В «Заявлении III Форума народов /456/ Эстонии о положении в Эстонии» говорилось, в частности: «Немыслимо также, чтобы в Эстонии равноправно развивались культура, образование, наука и доминантный признак нации — язык — всех советских народов. Так же как немыслимо, чтобы в России другие нации (эстонцы, латыши, литовцы и т. д.) могли претендовать на равноправное с русскими развитие своей национальной структуры»[46]. Очень скоро эта идеология стала воплощаться в законодательных актах. Так, в законе ЭССР «О языке» было, в частности, записано: «Эстонская ССР обеспечивает приоритет (курсив мой. — С.Ч..) развития эстонскоязычной культуры, одновременно поддерживая культурную деятельность других национальных групп»[47].
В паре эти взаимопротиворечивые принципы — приоритетности прав меньшинств и большинства — отражали стремление оправдать этническую дискриминацию любыми средствами. Умеренные патриоты пытались смягчить, «облагородить» национализм. Так, академик Я.К. Ребане утверждал, что можно совместить принцип приоритетности «коренной нации» с принципом равноправия индивидов[48].
Наконец, прибалтийские национальные движения выдвинули лозунг восстановлениягосударственной независимости своих республик на том основании, что они были аннексированы СССР. Так, Балтийская ассамблея (май 1989 г.) провозгласила, что нахождение Латвии, Литвы и Эстонии в составе СССР не имеет юридического основания. При этом были забыты все прежние реверансы в адрес «перестройки» и Горбачева, равно как и изменения, происшедшие в стране за последние десятилетия; утверждалось, что никаких положительных сдвигов в политике государства после Сталина не произошло[49].
Общественными силами, противостоявшими этнонационализму, были только Интерфронт в Латвии, «Единство» в Литве, Интердвижение трудящихся Эстонии и Объединенный совет трудовых коллективов (ОСТК) Эстонии (последний действовал в основном на промышленном северо-востоке республики). Их идеология в целом соответствовала горбачевской политике, но ее опорой, горбачевской «пятой колонной» они не стали. Интердвижения, по всей видимости, были обречены на поражение по ряду причин.
Интердвижения, не отрицая правомерности общих посылов о правах эстонского и литовского народов, никогда, однако, не признавали приоритетности этих прав и не пытались найти компромисс с Народными Фронтами. Собственно, и возможностей этого не имелось в силу ригоризма, непримиримости последних. Интердвижения вольно или невольно противопоставили себя национальной идее прибалтийских этносов, которая воспринималась значительной их частью как символ свободы. Социальный состав интердвижений был представлен в основном /457/ рабочими и инженерно-техническими работниками, пенсионерами, в том числе отставными военными; интеллигенции в них почти не было. Поэтому не имелось достаточного интеллектуального и искусного пропагандистского обеспечения, которое могло бы создать более привлекательный образ интердвижений в глазах «коренного населения». В результате интердвижения явно проигрывали идеологическую борьбу народным фронтам, где сосредоточился цвет научной и творческой интеллигенции «коренных» национальностей.
Интердвижения почти не имели выхода на публику через средства массовой информации и были вынуждены ограничиваться преимущественно собственными малотиражными и нерегулярно выходившими газетами, листовками, прокламациями. Союзные власти опасались выказывать свою поддержку интердвижениям, поскольку последние усиленно компрометировались не только прибалтийскими националистами, но и российскими «демократами». Впрочем, союзные власти, кажется, и не имели четкой позиции в отношении интердвижений: такое мнение у меня сложилось, например, из бесед с некоторыми тогдашними работниками ЦК КПСС, президентского аппарата Горбачева и Верховного Совета СССР, активистами интердвижений.
Я выделил «прибалтийскую модель» потому, что она послужила образцом для националистов и независимцев в других республиках СССР. Разумеется, национализм в других союзных республиках СССР был не экспортным товаром из Прибалтики, а продуктом их собственного развития, а также общих для СССР социально-политических процессов. Вместе с тем влияние Прибалтики ощущалось в характере выдвигавшихся лозунгов, политических понятий. Именно в Прибалтике первоначально были сформулированы идеи республиканского суверенитета и хозрасчета, разработаны доктрина этнического государства и его политики в области языка и гражданских прав. В Прибалтике впервые были выдвинуты и «научно» обоснованы расистские идеи о вреде смешанных браков и «национально-русского» двуязычия. Прибалтийская модель внесла некую систематизацию в зачастую стихийный и больше эмоциональный, чем интеллектуальный национализм, который существовал в ряде других союзных республик.
Новости партнеров
Влияние этой модели осуществлялось по разным каналам. Через центральную прессу, в которой появлялись статьи прибалтийских авторов или российских авторов, которые сочувствовали национальным движениям в Прибалтике. Через выступления прибалтийских депутатов на съездах народных депутатов СССР и сессиях Верховного Совета СССР. Через контакты представителей национальных движений. Активисты прибалтийских народных фронтов нередко посещали другие республики, где они пропагандировали свои идеи. /458/
Последнее — весьма примечательно. Изначальная установка прибалтийских национальных движений состояла в утверждении, что прибалтийский случай — особый в рамках СССР, так как у Прибалтики — особая историческая судьба, особая культура, более высокая готовность к реформам, чем в других союзных республиках. Поэтому Прибалтика заслуживает особого подхода, может опережать других и в какой-то степени служить экспериментальной лабораторией «перестройки». Сложилась своего рода позиция отстраненности от проблем остальной страны. Ее смысл состоял в том, чтобы показать: мы не против СССР и не против «перестройки»; наши устремления затрагивают лишь ничтожную часть огромной страны, которая не может пострадать оттого, что наши республики займут особое положение в государственной системе СССР. На деле прибалты усердно трудились над созданием своего рода националистического интернационала, понимая, что для осуществления своих целей им необходима поддержка и ослабление союзного государства…
В плену стереотипов…
Весомую поддержку прибалтийским независимцам оказали «демократы» России. Уже на I Съезде народных депутатов СССР (май — июнь 1989 г.) обнаружилось, что последние готовы блокироваться с кем угодно во имя борьбы с союзным центром и КПСС. Произошло своеобразное разделение труда: прибалтийские делегации, за исключением нескольких «интернационалистов», все свои выступления переводили в плоскость вопроса о независимости своих республик, демонстрируя вариант знаменитой антикарфагенской пропаганды, прочие же «демократы» дискутировали по общеполитическим сюжетам и солидаризировались с этой пропагандой. Российские «демократы» восприняли основные идеи национальных движений и вскоре стали самыми активными участниками развала СССР.
Руководству страны противопоставить этому альянсу, как оказалось, было нечего, кроме стандартных и неубедительных лозунгов в духе «перестройки». Это может вызывать удивление. И это тем более удивительно, что ученые в своих аналитических записках неоднократно предупреждали ЦК КПСС об угрозе национализма и многочисленных потенциальных очагах этнических конфликтов. Хорошо это знаю, поскольку сам участвовал в подготовке таких материалов. И даже когда разразился карабахский конфликт (а о его вероятности предупреждали примерно за полгода), вполне реалистичные на то время рекомендации о способах его урегулирования остались без внимания. Видимо, Горбачев и его окружение пребывали в плену традиционных идеологем об интернационализме, /459/ дружбе народов и т. п. и просто не верили в возможность чего-то подобного в стране победившего социализма. Что касается взглядов «демократов» на «национальный вопрос», то их, видимо, нельзя объяснить только тактикой блокирования с кем угодно во имя завоевания власти. Вполне вероятно, многие из них — из-за своего непрофессионализма и увлеченности свободолюбивыми идеями — просто не понимали несовместимости национализма и демократии. Как бы то ни было, почти все созданные в годы «перестройки» программы решения «национального вопроса» представляли собой улучшенные или ухудшенные варианты старой системы государственного национализма. Как и в других вопросах общественной жизни, здесь конкурировали две основные силы — КПСС и «демократы».
Позиция руководства КПСС отражена в таких документах, как «Резолюция XIX Всесоюзной конференции КПСС» (июль 1988 г.), платформа КПСС «(Национальная политика партии в современных условиях» (сентябрь 1989 г.), платформа «К гуманному, демократическому социализму»[50], принятая XXVIII съездом КПСС (июль 1990 г.), некоторые другие. Во всех этих документах содержатся бесспорные положения о равноправии народов и граждан, о необходимости расширения полномочий республик, отстаивается мысль о важности сохранения единства СССР, указывается на недопустимость национализма. Главный же недостаток, которым они страдали, — признание субъектами межнациональных отношений не столько народов, сколько союзных республик и автономий.
Показательно, например, что в итоговом документе сентябрьского 1989 г. пленума ЦК КПСС эта проблема была обозначена лишь мимоходом, в числе многих других нюансов национальной политики: «Постоянно принимать в расчет отношения не только между национально-государственными образованиями внутри Союза, но и (но и! — С.Ч.) между нациями, народностями и национальными группами в республиках и регионах». Помнится, когда я поинтересовался мнением одного из ответственных работников ЦК КПСС по поводу этого «но и», он, нисколько, видимо, не ощущая ложности ситуации, ответил, что включение народов в число участников межэтнических отношений, хотя бы и во вторую очередь, — это уже крупное достижение партийной мысли.
В том же документе содержится и другое любопытное положение: установка на восстановление «ленинского принципа национального самоопределения в его подлинном значении». О «подлинном значении» говорить, наверное, можно, поскольку Ленин оставил на этот счет достаточно ясные указания, но дело-то в том, что ленинская формула самоопределения не имела универсалистского характера. Она была предназначена для конкретных целей преодоления национального неравноправия, /460/ существовавшего в дореволюционной России, и построения советского государства.
Основным направлением в «совершенствовании межнациональных отношений» объявлялось преодоление сверхцентризма и унитаризма, обеспечение экономической самостоятельности республик и национальное самоопределение в политических формах. Нетрудно заметить, что здесь присутствуют все или почти все необходимые предпосылки идеологии сепаратизма. В указанных документах как нельзя лучше проявились неспособность партийных функционеров и «партийной науки» адекватно оценить характер политических процессов в стране, критически взглянуть на обветшалые идеологические стереотипы, традиционное избежание постановки принципиальных вопросов, ориентация на политическую конъюнктуру.
В то время мне, как и многим моим коллегам из различных научных учреждений, приходилось заниматься подготовкой аналитических и рекомендательных материалов для ЦК КПСС по вопросам национальной политики, участвовать во всевозможных конференциях, совещаниях, заседаниях. От этой деятельности у меня осталось ощущение полной безысходности. В условиях, когда в стране набирали силу националистические и сепаратистские тенденции, когда настоятельно требовалось противопоставить им новую и действительно демократическую концепцию национальной политики, партийные идеологи и функционеры были, кажется, озабочены единственной мыслью ничего принципиально не менять ни в политике, ни в «ленинской теории наций». Партийная мысль оказалась способной лишь на окопные бои с наступавшим национализмом.
Взгляды «демократов» принципиально не отличались от программных установок КПСС, за исключением того, что они выражались в гораздо более радикальных формах, т. е. абсолютизировали принцип национального самоопределения «вплоть до отделения». Дело заключалось, конечно, не в том, кто у кого «списал». В теории и психологии национальных отношений господствовала парадигма (этно)нации как главного структурного элемента социального миропорядка. В признании этой парадигмы сходились сторонники самых разных политических и методологических установок. Один из лидеров эстонского движения за независимость Лауристин утверждала, что «нужно такое национально-государственное устройство, которое бы основывалось на полном признании прав наций и суверенитете»[51]. Аналогичную точку зрения высказывал философ А.Л. Бутенко, писавший о необходимости обеспечения полновластия нации (понимая ее явно в этническом смысле), верховенства ее прав, включая право на неограниченный суверенитет[52]. Видный представитель советско-марксистской философии и теоретик в области /461/ национальных отношений Э.В. Тадевосян решительно осуждал любые сомнения по поводу принципа «социалистического федерализма»[53].
Главное в этом подходе — признание «священных прав» нации. Все остальное, касавшееся способов и степени перераспределения власти между Москвой и союзными республиками, отражало лишь различные политические установки на сохранение или ликвидацию союзного государства, но отнюдь не разные методологические парадигмы.
Позиция «демократов» в национальном вопросе впервые была сформулирована в «Тезисах к платформе Межрегиональной группы народных депутатов СССР», разработанных после I Съезда народных депутатов страны[54]. А еще лучше эту позицию выразила Г.В. Старовойтова в своем выступлении в Ленинграде на конференции демократических движений страны 16 сентября 1989 г. Здесь Старовойтова прямо заявила, что нация является основой создаваемого в СССР гражданского общества, и поэтому право нации на самоопределение должно рассматриваться как приоритетное, «даже выше идеи государственного суверенитета»[55].
Точка зрения Старовойтовой примечательна тем, что она принадлежит профессиональному обществоведу, и, значит, недоразумения по причине незнания предмета здесь быть, наверное, не может. Перед нами — вполне осознанный подход, демонстрировавшийся главным специалистом «демократов» по национальному вопросу, ставшим позднее советником президента России. Итак, основа гражданского общества — не граждане и не индивидуальные права, а нация, причем понимаемая не как согражданство, а как этнополитическая общность. На деле это означало признание приоритетности групповых прав над правами человека, построение системы политико-правовых норм на основе биологического признака национального происхождения. Возвышение же прав нации над государственным суверенитетом выглядит как не очень искусный пропагандистский фокус: учитывая цели национализма, это на деле означает утверждение безграничного права на сепаратизм, желательность раздела любого многонационального государства (в данном случае — СССР) на государства (государства же !) мононациональные. Вспомним также, что в среде «демократов» и романтически настроенных ученых была популярна идея ликвидировать иерархичность национально-территориальной структуры СССР и преобразовать его в агломерацию 130 национальных государств (по числу народов, зафиксированных переписью населения 1989 г.)…
Финал драмы…
Политика Горбачева перед лицом распада государства оказалась просто никуда не годной. Ясно, что время окриков из центра и силовых методов /462/ ушло в прошлое. Надо было искать какие-то иные способы предотвращения хаотичного развала.
В принципе для нормализации отношений между республиками и федеральными властями требовалось сделать не так уж много: несколько видоизменить соответствующие статьи Конституции СССР и добиться их безусловного соблюдения. Однако Горбачев слишком долго выжидал, как будто не веря в реальность раскола и надеясь, что центробежные процессы улягутся сами собой. Возможно также, он рассчитывал, что политические и экономические реформы поставят все на свои места. На мой взгляд, Горбачев совершенно напрасно проигнорировал раздававшиеся накануне I Съезда и на самом форуме призывы рассмотреть вопрос о государственном устройстве СССР. К этому призывали и сторонники суверенизации союзных республик, и сторонники сохранения государственного единства, уже тогда вполне осознавшие силу сепаратизма. По-видимому, это был очень удобный момент, возможность перехватить инициативу у сепаратистов, превентивным маневром предотвратить дальнейшую политическую дезинтеграцию страны. В то время независимцы еще опасались открыто высказывать свои конечные цели, а государственное единство СССР большинством населения воспринималось как нечто естественное и незыблемое. В таких условиях можно было пойти даже на подтверждение существования СССР и его государственного строя путем какого-то законодательного акта или референдума без особого риска на неудачу.
Однако Горбачев постоянно отставал от развития событий, не смог предпринять ни одного упреждающего шага, как он сам фактически признал в интервью газете «Известия»: «…развалили Союз все мы с вами. Во-первых, перестройщики запоздали с реформированием Союза, реформированием партии, создали сложную ситуацию в экономике, и народ начал уходить от их поддержки и открыл дорогу для других сил, которые использовали слабости реформаторов на полную катушку»[56].
17 марта 1991 г. были сделаны попытки сохранить СССР путем всеобщего референдума и «пересоздать» его при помощи нового союзного договора, но ничего путного из этого, как и предполагали и предупреждали многие специалисты, не получилось. Формула референдума включала сразу несколько принципиальной важности положений: и о сохранении СССР, и о сохранении общественного строя, и о суверенности субъектов федерации[57]. Видимо, сделано это было специально для того, чтобы обеспечить положительный результат. Вышло же так, что результат был достигнут, но в силу многозначности формулировки каждый получил возможность трактовать его по-своему. Так, сразу же после референдума председатель Верховного Совета Украины Л. Кравчук заявил, что референдум показал стремление населения республики к /463/ независимости. Неудачно был выбран и момент проведения референдума — после известного конфликта в Вильнюсе. Это дало возможность правительствам прибалтийских республик просто проигнорировать референдум. Впрочем, скоро на итоги референдума вообще перестали обращать внимание. Допутчевские варианты союзного договора[58] тоже отличались эклектичностью и непоследовательностью политико-правовых принципов, не могли в полной мере устроить ни федералистов, ни конфедералистов.
Решающей позицией, которую сдал Горбачев в надежде путем компромиссов предотвратить дезинтеграцию страны, стало признание им в начале 1991 г. допустимости сочетания федеративных и конфедеративных связей внутри СССР. Это было моментально использовано для того, чтобы похоронить идею федерации. Вообще договорный процесс весной — летом 1991 г. отличался редкостной словесной эквилибристикой и полным пренебрежением к содержанию политико-правовых понятий. Оценивать взгляды политиков по их отношению к понятиям «федерация», «конфедерация», «союз», «союзное государство» стало совершенно бессмысленным занятием, поскольку в эти понятия они вкладывали то, что им хотелось. Горбачев в конце концов был вынужден принять конфедералистскую терминологию, но явно стремился через союзный договор реанимировать единое государство, каковым, как известно, конфедерация не является.
Совершенно профанированным и запутанным оказалось понятие «суверенитет». Одни толковали его как полную независимость, другие — как ограниченный суверенитет в рамках СССР. Поэтому, например, декларации и законы союзных республик о суверенитете, а также результаты референдума 17 марта 1991 г. можно было интерпретировать каким угодно образом. Логика независимцев состояла в том, что для ликвидации пороков унитаризма требовалось построить не федерацию, а ликвидировать само государство и, в лучшем случае, создать на его месте некий межгосударственный союз.
Августовский путч 1991 г. в Москве прервал договорный процесс, независимцы в бывших союзных республиках использовали его как отличный предлог для того, чтобы отбросить даже видимость лояльности к конституции СССР. Опять сработала та самая политическая логика, в которой трудно обнаружить здравый смысл: ГКЧП выступил против намечавшегося к подписанию проекта союзного договора, и поэтому победители отвергли договор.
Между тем Горбачев довольно быстро оправился от августовского потрясения и того публичного унижения, которому его подверг Ельцин после подавления акции ГКЧП. Горбачев вновь проявил умение «забывать» обиды и находить выход из тяжелых ситуаций. Он просто сделал /464/ вид, что августовский путч никак не повлиял на его статус и прерогативы президента страны, не перечеркнул новоогаревский процесс и что у него с Ельциным нет разногласий. Осенью 1991 г. он сделал еще одну попытку сохранить то, что еще оставалось от СССР, а также свою власть — в той ситуации это было, впрочем, одно и то же.
Новый проект союзного договора[59] по содержанию был хуже всех предыдущих — в том смысле, что он предусматривал построение еще более внутренне противоречивого, федеративно-конфедеративного государственного образования. Если бы оно было создано, то очень скоро начались бы бесконечные трения между властными структурами разных уровней относительно трактовки основополагающих принципов и статей договора. Однако в данных конкретных условиях он стал бы, видимо, единственно возможным способом начать выход из политического кризиса.
Новоогаревский процесс II (осень 1991 г.) отличался от своего предшественника и сменой некоторых политических ориентиров. Раньше Горбачев явно стремился удержать в Союзе как можно больше республик, прежде всего Украину, и эта цель обусловливала недостатки предыдущих проектов договора — эклектичность и размытость заложенных в них принципов. Получалось же все наоборот. Республики не были поставлены перед жестким выбором в своем политическом самоопределении, имели возможность выдвигать все новые требования, играть на лозунге суверенитета, демонстрировать свое право присоединяться или не присоединяться к договору. Для них главным критерием в оценке проектов договора было то, в какой степени они обеспечивают государственный суверенитет и «экономическую самостоятельность» своих республик. В их позиции просматривалась идея создать такое политическое образование, в котором республики фактически смогут игнорировать общегосударственные органы власти и в то же время пользоваться всеми политическими и экономическими преимуществами единства страны. Те же республики, которые занимали более взвешенную позицию (Белоруссия, Казахстан, Киргизия и др.), оказались связанными принципом общего согласия.
Ново-Огарево II выдвинуло другой принцип: главное — заключить соглашение, а сколько республик его подпишут — это уже менее важно. По-видимому, такой подход был гораздо более реалистичным. Во-первых, он позволил бы навести порядок хотя бы на части территории страны, во-вторых, некоторые другие республики неизбежно, рано или поздно, присоединились бы к договору.
Скорее всего, именно реалистичность и перспективность союзного договора в его осеннем варианте и послужила причиной того, что он был торпедирован тройственным соглашением о Содружестве Независимых Государств между Белоруссией, Россией и Украиной. Срыв /465/ подписания договора в августе произошел по той же причине после того, как неимоверно трудный новоогаревский процесс наконец-то дал результат. Ситуация в декабре, как мы видим, повторилась, с той лишь разницей, что на авансцене событий оказались другие люди, а Горбачева отстранили от власти уже «законным» способом, предварительно «отстранив» сам Советский Союз.
Резкое изменение позиции Ельцина, который до последнего момента демонстрировал поддержку союзному договору, а потом вдруг без каких-либо предварительных ходов отправился в Беловежскую Пущу разрушать СССР, тоже вполне объяснимо. Дело, конечно, было не в том, что эта акция, как заявляли ее участники, являлась последней возможностью сохранить единство: трудно уловить логику такого тезиса. Беловежское соглашение преследовало цель сорвать процесс восстановления единства, создав взамен гораздо менее интегрированную политическую систему. Видимо, Ельцин просто обнаружил, что Горбачев опять его переигрывает, поскольку заключение союзного договора означало бы укрепление его, Горбачева, положения, а Ельцин остался бы на втором месте в политической иерархии СССР.
Национал-сепаратизм привел к суверенизации республик, ослаблению государственных структур и экономики страны, к фактическому выходу из состава СССР Латвии, Литвы и Эстонии, примеру которых были готовы последовать и некоторые другие республики. Однако это была еще не ликвидация СССР, а отпадение от него отдельных частей. СССР мог сохраниться, даже если бы в нем осталась одна РСФСР, и, наоборот, он не мог бы существовать, если бы в нем остались все, кроме России. Именно России в критический момент принадлежало решающее слово. И Россия — Россия «демократов» — сказала свое слово, добив находившийся в реанимации Союз. Российские «демократы», в силу своих политических интересов, оказались не только союзниками националистов из других республик, которые стремились лишь отделиться от СССР, но и главными действующими лицами в разрушении всего государства.
Соединение российского необольшевистского радикализма с этнонационализмом союзнореспубликанских этнических элит создало мощную оппозицию политике Горбачева и угрозу целостности государства и общества. Главным мотивом действий этой объединенной оппозиции была борьба за власть — в России для первых и в своих республиках для вторых. Основную роль в развале СССР сыграли действия российских радикалов во главе с Ельциным, которые систематически подрывали союзную власть «изнутри» и активно поддерживали национал-сепаратистов в других республиках. Главную же «стратегическую» роль сыграл этнонационализм, взращиванием которого десятилетиями занималось само советское государство. «Отмена» СССР в декабре 1991 г. явилась не столько выражением каких-то объективных процессов, сколько стечением многих обстоятельств, финалом которых явился акт политического насилия над страной со стороны альянса радикалов и националистов…
Сергей Чешко
Опубликовано в: Трагедия великой державы: национальный вопрос и распад Советского Союза: сборник. — М. : Социально-политическая мысль (Пушкино), 2005. — С. 443—468.
Источник материала: scepsis.ru
Начало статьи: Крушение Советского Союза… Этнонационализм…
***********
27. Цит. по: Литвинова И. Лидеры Народного фронта Латвии жалуются, что их оттеснили на вторые роли // Известия. 1994. 29 апреля.
28. Концепция ИМЕ // Советская Эстония. 1989. 19, 22, 23, 24 сентября; Согласованные основные принципы республиканского хозрасчета. Принято на Совещании специалистов Литовской, Латвийской и Эстонской СССР 21-23 сентября. 1988 г., г. Рига // Возрождение-Atgimimas. 1988. №2; Сависаар Э. Республиканский хозрасчет: первый этап // Возрождение-Atgimimas. 1988. №4; Материалы I съезда народных депутатов СССР. Правда. 1989. 2 июня.
29. Слышать друг друга… С. 68.
30. Перепелкин Л.С., Шкаратан О.И. Экономический суверенитет республик и пути развития народов // Советская этнография. 1989. №4. С. 32-48.
31. Например: Бромлей Ю.В. Экономическая реформа и судьбы федерации // Союз. 1990. 15 апреля; Осминин В. Совместимы ли понятия — единый народнохозяйственный комплекс страны и хозрасчет территорий? // Правда Востока. 1989. 7 февраля; Чешко С.В. Межнациональные отношения: перспективы изучения // Общественные науки. 1989. №6; Он же. Экономический суверенитет и национальный вопрос // Коммунист. 1989. №2.
32. Возрождение-Atgimimas. 1988. № 2, 4.
33. Материалы I съезда народных депутатов СССР // Правда. 1989. 6 июня.
34. Возрождение-Atgimimas. 1988. №4.
35. Гудайтис Р., Гензялис Б. Так кто же знает рецепт? // Правда. 1989. 26 июля.
36. Другим Народным фронтам о хозрасчете Эстонии (IME). Совет уполномоченных Народного фронта Эстонии // Возрождение-Atgimimas. 1988. №4.
37. Материалы I съезда народных депутатов СССР // Правда. 1989. 2 июня.
38. Бронштейн М.Л. Что же происходит в Эстонии? // Правда. 1989. 16 января.
39. Он же. Балтийский узел // Литературная газета. 1990. 25 апреля.
40. Выступления участников партийного актива Литвы // Правда. 1990. № 5.
41. Лауристин М. Станем ли европейцами? // Собеседник. 1990. №5.
42. Возрождение-Atgimimas. 1988. № 5.
43. Материалы I съезда народных депутатов СССР // Правда. 1989. 5 июня.
44. См., например, Закон Эстонской ССР «О гражданстве Эстонской ССР». Проект // Ксерокопия. Личный архив.
45. Возрождение-Atgimimas. 1988. № 2.
46. Заявление III Форума народов Эстонии о положении в Эстонии // Советская Эстония. 1989. 24 сентября.
47. Цит. по.: Губогло М.Н. переломные годы. Т. 2. Документы и материалы. М., 1994. С. 27.
48. Ребане Я.К. О современной национальной ситуации в Эстонии и правовом регулировании межнациональных отношений // Что делать? В поисках идей совершенствования межнациональных отношений в СССР. М., 1989. С. 173.
49. Гражданские движения в Латвии 1989. М., 1990. С. 229, 235.
50. Резолюции XIX Всесоюзной конференции КПСС // Труд. 1988. 5 июля; Национальная политика партии в современных условиях (платформа ЦК КПСС) // Правда. 1989. 24 сентября; К гуманному, демократическому социализму. (Программное заявление XVIII съезда КПСС) // Правда. 1990. 15 июля; Демократическая национальная политика – путь к добровольному союзу, миру и согласию между народами. Резолюция XVIII съезда КПСС // Правда. 1990. 15 июля.
51. Лауристин М. Указ. соч.
52. Бутенко А. Неотчуждаемый суверенитет // Правда. 1990. 1 октября.
53. Тадевосян Э.В. Ленин, федерализм и наше время // Коммунист. 1990. 36.
54. Раздел о политике в национальном вопросе готовили два специалиста-этнолога – Г.В. Старовойтова и Н.В. Юхнева – и академик А.Д Сахаров, который не являлся специалистом в этой области, но своим авторитетом придал особый вес указанному документу.
55. Цитируется по записи выступления Старовойтовой. Личный архив. См. также: География – главный урок истории // Правда. 1992. 21 февраля. Позднее, уже после официальной ликвидации СССР, взгляды Старовойтовой претерпели резкую метаморфозу. Она вдруг стала высказывать сомнения относительно абсолютизации принципа этнического самоопределения и даже сформулировала такие критерии правомерности самоопределения, которые фактически исключают его практическое осуществление (см., например: Известия. 1992. 10 августа). Причины этой смены позиции одного из главных теоретиков национализма достаточно очевидны: национал-сепаратизм требовался «демократам» тогда, когда они боролись за власть; он стал не нужен и опасен тогда, когда «демократы» взялись управлять Россией.
56. Известия. 2005. 13 мая.
57. Постановление Верховного Совета СССР «Об организации и мерах по обеспечению проведения референдума СССР по вопросу о сохранении Союза Советских Социалистических Республик» от 16 января 1991 г. // Правда. 1991. 18 января.
58. Договор о Союзе Суверенных Государств. 17июня 1991 г. // Ксерокопия. Личный архив; Договор о Союзе Суверенных Государств. Проект // Правда. 1991. 27 июня; Договор о Союзе Суверенных Государств. Проект // Правда. 1991. 15 августа.
59. Договор о Союзе Суверенных Государств. Проект // Известия. 1991. 27 ноября.
